— Держи руль! Убирай парус! — вдруг взял в свои руки командование лодкой еще недавний Степка.
Володька-артист и Гейна схватились за дело. Новый порыв ветра вырвал у артиста весло; едва догнали, причем Володька не только получил от Степки затрещину, но и перенес оную с' истинною христианскою кротостью.
— Правей руль! Правей! Круче! Опружит[8]! — орал на меня Степка во все горло, точно стараясь перекричать ветер.
Паруса, пока их убирал Гейна, хлестали нам в лицо, завертывались вокруг мачты, вырывались из руки и, как крылья чудовищной птицы, раскидывались в воздухе, чтобы тотчас же зашлепать во все стороны. Ветер теперь уже ревел кругом, кидаясь направо и налево, вертясь на месте, как одержимый, то припадая к волнам, то взрываясь к самым облакам. Волнения еще не развело, но вихрь уже вырывал бездны — воронками, в которые стремглав летела лодка, чтобы тотчас же подняться на новом, выросшем под нею хребте… Обшивка сойминки трещала и стонала, как живая, жалуясь на удары, сыпавшиеся на нее отовсюду.
Кабы не разломило! — заботливо оглядывал ее Степка.
— А что, жидка?
— Да наше дело скорбное. Нужа ест поедом. Где исправную лодку завести!
И при этом, в виде знака препинания, трах Володьку по уху.
Ветер был так силен, что руку рвало от руля. Приходилось держать его обеими. Я уже проклинал и отца Парамона, посоветовавшего в Сердоболе этот способ путешествия. В самом деле, куда как интересно потонуть посреди Ладоги, да еще так, что никто и не узнает, куда ты девался и что с тобою было. Облака быстро неслись, то открывая белые пятна беззвездного северного неба, то скучиваясь темными массами. Где-то ударило громом, молнию мы пропустили, зато вдруг рядом струя небесного огня неожиданно скользнула в волны, и стихийный треск раздался над нами. Казалось, что твердь небесная, повинуясь чьему-то могучему слову, расселась над этим могучим, бунтующим озером.
— Ну, брат Юдин, плохо!
— Чего хуже! Читай молитву преподобному Гермaнy[9]. Он помогает. На свою силу надежда плоха!
— Куда править-то?
Острова слились в один. По этому признаку заключали, что осталось до скита Никольского пять верст.
— Теперь, коли будешь держать верно, мигом донесет!
— А если с курса собьюсь?
— Ну, тогда на дно к рыбам!
Выбора не было. К счастью, направление взято как следует. Ветер не давал у островов скопляться туману, и собор был виден отлично сквозь брызги волн. Иногда его заслоняли белые, косматые гребни, которые подымались перед нами, точно заглядывая в лодку, что там? Нас уже захлестывало. На дне лодки билась вода. Черпать ее было некому. Дай Бог справиться с веслами…
— Зальет?
— Как Бог! Видишь сам: ничего не поделаешь. Держи руль!
Володька несколько оправился. И про затрещины забыл.
— Вижу я, брат Степка, ты у нас мужчина без всякой причины!
— Это как?
— Да так. Молодец! Ишь, управляешься!
— Это что за островок виден? — показываю я высовывавшийся перед одним концом Валаама не то утес, не то там клочок земли.
— Кабак!
— Как кабак?
— Так. Тут много островов малых. Кабаками зовутся!
— Да ради чего же?
— Должно быть, здесь водкой прежде торговали.
— Никогда не торговали! — вступился Володька.
— Ты знаешь!
— Я знаю. А это, видите ли, на Ладоге водки отнюдь не полагается. Они, странники-то, о водке и скорбят. Потому всякий малюсенький клочок земли им кабаком кажется. Спят и видят. Стоит-де, сердечный! Ну, и легче им. Тоже тварь земная ведь!
Под свист ветра, под грохот бури, под крики гребцов сумрачно вырастал Валаам. Вон и пролив виден. Огонек по нему скользит. Это монашеский пароходик двигается там. Затишье в этих салмах. Ветер и буря не проникают в их мирные пустыни, защищенные крутыми и гористыми берегами. Глаз не оторвать оттуда… Как бы доплыть скорей, скорей уйти из-под бури, от хаоса, в котором не различаешь, где тучи, где волны, ветер ли это бьет в лицо, или брызги с гребней вспененных волн срываются и несутся навстречу.
— Давай ход! — покрикивает Степка. — Давай ход! Перред!..
Никольский скит все растет и растет перед нами. Вот его красная кирпичная церковь, точно сторожевая крепость монастыря. Не мы бежим к берегу, а берег на нас. Пришлось перевалить руль налево, чтобы не наскочить на утесы. Еще минута, и берег набежал, и наша лодка вся мокрая, точно вспотевшая, недужно и устало покачивается в тихой салме. Буря осталась позади. Там, за очарованным кругом, бесятся и злобствуют стихийные силы зла. Миллионы демонов орут в бессильной ненависти, но им не дано проникнуть в мирный уголок.
9
Читай молитву преподобному Герману. — Преподобные (святые) Сергий и Герман — легендарные основатели Валаамского монастыря, валаамские чудотворцы, в 1819 г. канонизированные (официально признанные) русской православной церковью в качестве общерусских святых. По преданию, они обладали прозорливостью, даром пророчества, были целителями недугов, защитниками "от смертельного нашествия", а св. Герман считался "хранителем по морю плавающих". Св. Сергий поставил первую келью на Валааме, а св. Герман, его преемник, стал первым настоятелем (главой) монашеской валаамской общины. По одним сведениям, оба они были греками, пришедшими из Византии крестить язычников, по другим — св. Герман был карелом-язычником, и его окрестил св. Сергий. Исторические сведения об их жизни и деятельности на Валааме скудны, время их прихода на Валаам, которое является также временем основания Валаамского монастыря, в разных источниках, церковных и исторических, указывается разное — X в., XII в., XIV в. Историки более склонны относить основание Валаамского монастыря к XIV в.