Но на том кошмар не заканчивается. Усыпанные язвами люди,
попадающиеся ему навстречу, так же возводят на него пальцы,
припускаются следом и кричат умалишенно: «Он! Он! Смотрите,
это он!» И Гомозов бежит в страхе, да только от ощущения паники
успевает хвататься за голову. Страх всецело поглотил его: он боится
останавливаться, боится оглядываться, не решает даже замедлить
шаг. «Прочь! Прочь! Прочь от этих людей! Прочь!!!» – повторяет
он, но толпа не отстает, и все преследует. А на пути, между тем,
появляются все новые люди, эта гниль, эта серая масса, и все, как
один тыкают в него пальцами и присоединяются к бегущей толпе.
– Он! Он! Смотрите, это он!!! – кричат с разных сторон.
–Убийца! Убийца!
А Гомозов все бежит и бежит, да словно загнанный зверь
хватает ноздрями гнойный воздух из сдавленной атмосферы.
Осознание того, что нигде ему не спрятаться от умалишенного
стада, то и дело заставляет его расстроено всплакивать. Но
задыхаясь, от спешки и безысходности своего положения, он давит
в себе это горестное чувство, понимая, что сейчас остановка по
причине жалости – не просто недозволительная роскошь, а
приговор в действии, прямая расправа, он обречен.
Это адское состояние преследования должно бы продолжаться
вечно, но… благо, что существует утро. Утро, в спасительных
лучах которого осознаешь, что ты видел только кошмар, и весь тот
несусветный переполох остался далеко позади, за гранью мнимого
и нереального. Но пока не очнешься ото сна – все чистая правда,
непререкаемая живая истина.
Так и проснулся Филолет Степанович, когда его ноги
скользили по простыне, пытаясь убежать от помешанных, а губы
встревожено шевелились, выговаривая: «Это не я! Не я! Я не
убивал! Я никого не убивал! Нет! Нет!.. Нет!!!»
После такого сна он с минуту посидел на постели с каменным
неподвижным лицом, после – чуточку неоткровенно и натужно
посмеялся над своим воображением, однако страх неизвестного
рода не покинул его даже последующие часы.
Самое отвратительное то, что вспоминая события минувшего
вечера, он в самом деле чувствовал себя виноватым. Совесть грызла
Гомозова и весь день. На работе, стоило ему на секунду отвлечься,
как вновь вспоминалась женщина, приходившая давеча.
Несчастная, она ждала от него лишь небольшой помощи. И какой?
Поддержку в виде невесомого диалога. Но он оказался слишком
груб, и не помог, отказал, выгнал на улицу.
«А вдруг, ее уже нет в живых?» – ни с того ни с сего
спрашивал себя Филолет Степанович, и стайки мурашек
просыпались у него на хребтине и разбегались по рукам, спине,
спешили к пояснице. – «Вдруг что-то уже случилось с ней? И из-за
чего вся эта паника? Из-за какой-то глупости! Как нелепо! Может,
ей, в самом деле, требовалось пятнадцать минут, всего каких-то
пятнадцать минут разговора, чтоб взглянуть на свою жизнь по-
новому, переменить свое решение? А она? Она же и вправду, словно
сошла с ума! Неужели несчастная что-то с собой сотворила?!
Неужели ей и в самом деле нужна была помощь, и я не помог?» –
тут он судорожно вспоминал сон. – «Не помог. Не помог! Значит…
получается, виноват?! Действительно виноват!»
Угрызения совести, не переставая, выплясывали в голове
Филолета Степановича нелепый энергичный танец, подобно
нечисти в пятницу тринадцатого. Только к шести часам пляски
окончились, резвые мысли разбежалась, и Гомозов оставался один
на один с опустошающим чувством вины. Это чувство и заставило
его, измученного, наведаться к своей вчерашней гостье, узнать,
жива ли еще, или же не напрасны опасения.
Благо, вечерняя посетительница успела сообщить, где живет.
Найти дом, предоставленный для съема комнат, заменяющий
частное общежитие, в маленьком поселке было несложно, там
такой там один, Гомозов знал это наверняка, понаслышке. Жители
других же домов этого закоренелого поселка даже сарая не сдадут,
слишком любят свои родные стены, пусть и обветшалые.
Филолет Степанович проехал на трамвае значительную часть
города в противоположную, относительно своего дома, сторону и,
выйдя на нужной остановке, направился к мосту, переброшенному
через неглубокую, но необъятную реку. Только перейдя мост, эту
деревянную несуразную махину, попадаешь на территорию самого
поселка под названием «Оставной». Так, слегка пошатываясь от
порывистого сильного ветра и своего неустойчивого внутреннего
состояния, Гомозов вышагивал по жалобно скрипящим полозьям
моста и опасливо озирался вниз, на темные потоки воды. Ступив,