способы открыты. Женщины… Да что с них взять? Что с них
можно взять положительного? Совсем чуть-чуть. Если только
совсем чуть-чуть. А это вполне обычные вещи.
И как вчера он вообще мог попасть в такое унизительное
положение перед этой незамысловатой особой? Она отчитала его,
словно мальчишку, словно школьника, и за что?! За что?! Ответ
напрашивался сам собой. За то, что он так совестливо поступил, за
то, что он лишний раз побеспокоился о человеке, пришел
проверить? За это? Да, за это! Гомозов злился и хрипел про себя:
«Все тот сон! Во всем виноват тот несчастный сон!»
Однако сваливать на сновидение вчерашнее происшествие
объективному Филолету Степановичу не позволял рассудок. И он
все равно чувствовал себя оскорбленным до глубины души, и по
своей же собственной вине.
Даже когда рабочий день закончился, и Гомозов был уже дома,
он все равно не мог успокоиться. Хуже того, по дороге домой в
парке навстречу ему попалась парочка влюбленных, они
преградили дорогу, замешкались, когда Филолет Степанович
постарался их обойти. Вампиры проклятые!
Сейчас же измученный мужчина стоял возле шифоньера и с
особой аккуратностью перекладывал в нем свои вещи. Нужно же
было чем-то себя занять, чтобы мысли хоть немного оставили его в
покое, так он занялся и без того безукоризненно
рассортированными полками. Но сегодня этот трюк проходил
безрезультатно. Мысли все равно не отпускали Гомозова, как он
того не желал. Верно, поэтому-то Филолет Степанович сейчас и
ругался, складывал вещи и ругался, выкрикивал крайне
неприязненные обзывательства кому-то, кого сейчас не
присутствовало в комнате. А к кому уж были эти «хвалебные»
обращения мы, верно, так и не узнаем. Это продолжалось до тех
пор, пока его монолог с девиантной эмоциональной окраской, не
прервал пронзительный телефонный звонок. Широкими шагами
Гомозов подошел к аппарату.
– Алле!!! Слушаю!
В трубке что-то заболтало.
– Ах, это ты, достопочтенный Григорий Станиславович!
Собственной персоной! – прервал вдруг говорившего Филолет
Степанович.
Трубка опять разошлась тактами слов, оправдывалась.
– Ммм… Нет, нет… – вальяжно облокотившись на спинку
кресла отвечал Гомозов. – Я тут подумал… От вашего проекта я все
таки откажусь. Да, и соответственно, дорабатывать его, я тоже, к
сожалению, не собираюсь. Не в моих интересах.
Трубка буркнула.
– Придти? Вы собираетесь придти?.. Да разве что писанину
свою забрать! То, приходите. Непременно приходите! Я буду с
нетерпением вас ждать! – выговорив это, Гомозов как-то
неестественно улыбнулся и ленивым движением вскинул трубку
обратно на аппарат, после чего процедил сквозь зубы язвительное
ругательство.
Телефонирующий недавним временем Журкин подоспел за
проектом через час. Едва он только подступил к дому Филолета
Степановича, и сам Гомозов это заметил, то произошла следующая,
вполне театральная, отчасти комичная сцена. Гомозов открыл окно
и швырнул папку с проектом в Журкина. Все листы разлетелись в
разные стороны, тут же ветер подхватывал их, кувыркал в воздухе и
по земле, некоторые из них стелились под ноги самому Григорию
Станиславовичу, который вмиг покраснел от нестерпимой обиды.
– Вы что, с ума сошли?! – в порыве воскликнул он, не понимая
своего давнего друга.
– Это еще надо разобраться, кто из нас тут сошел с ума! –
закричал Филолет Степанович. – Явно не тот, кто крепко стоит на
земле! А тот, кто витает в воздухе, парит, так сказать…
– Это вы о чем? Не понимаю о чем?! Вы чокнутый! – горько
простонал огорченный Журкин. – Какие глупости вы говорите, я
вас не узнаю! Что с вами случилось?!
– Что случилось, что случилось… А, ну, проваливай! И чтоб
духу твоего возле моего дома не было! Пшел прочь! – Филолет
Степанович махнул рукой, прогоняя Григория Станиславовича из
поля своего зрения.
На что Журкин только покрутил у виска и стал ловить и
собирать с земли листы своего проекта. Собрав их, он отряхнулся,
хоть и был совершенно чист, и зашагал прочь с тяжелым камнем на
сердце, но показным равнодушием.
Гомозову, после удаления мнимого друга, сделалось куда
лучше. Кажется, все начинало становиться в старые рамки и от
этого на душе его сделалось спокойнее.
Однако радость была поспешной. Уже через час у Филолета
Степановича подскочила температура, и он свалился на постель,
чувствуя себя разбитым.
Ничего. Просто нужно укреплять свой иммунитет, и только –
объяснял он себе. Главное, что в голове порядок. А это
разочарование в людях, даже, казалось бы, самых преданных и