Так я и сделал. В тот же день я пришел домой и во время обеда сказал ей, что больше не хожу в колледж и работаю на отца, чтобы поддерживать свою музыкальную привычку.
Шум, который раздался из ее рта, был громче, чем если бы вооруженные головорезы вдруг ворвались в дом в лыжных масках. Звуки, которые она издала, до сих пор блуждают где-то в космосе, между солнечными системами и галактиками. Этот крик сдержал вторжения врагов в бухте и прекратится на какой-нибудь планете за миллионы-миллионы миль отсюда, и уничтожит на ней все живое, потому что он был таким душераздирающе громким и пугающим. Я все равно что ударил ее мясницким ножом прямо в сердце. Все надежды и мечты, которые она возлагала на первого еврейского сына, были брошены в вулкан.
Я с жаром сказал: «Я работаю, я же работаю! Я зарабатываю деньги! У меня есть работа, я же не говно пинаю!»
«Да мне насрать! Ты бросил колледж, ты солгал мне и…» Он продолжила эту безумную тираду, крича о том, что я обернулся для нее полным разочарованием и никогда ничего не добьюсь в жизни, и как она старалась воспитать меня и дала мне все, что могла. Она кричала и плакала все время. Брат съежился в сторонке, радостный от того, что не испытал на себе силу ее гнева.
«Убирайся! Убирайся сейчас же!» — заорала она и выкинула меня из дома. Я собрал сумку, дошел до платного телефона на станции Эксон, напротив того места, где мы жили, и позвонил отцу домой в Меррик, Лонг-Айленд. «Ну, я все рассказал ей».
«Как прошло?» — поинтересовался он.
«Она выкинула меня из дома. Можно у тебя пожить?»
«Да, конечно. Она тебя выкинула?» — спросил он, ошеломленный, хотя он знал больше, чем кто-либо другой, какой иррациональной и эмоциональной она бывала.
«Я собрал сумку. Еду к тебе прямо сейчас».
У меня была старая говенная тачка. Я поехал к нему, и прожил у него почти четыре месяца. Я пользовался железной дорогой Лонг-Айленд, чтобы добираться вместе с ним до работы по утрам, и тусил в городе по вечерам, перед тем, как вернуться домой. Несколько месяцев спустя отец поговорил с мамой и сказал, что я хочу жить в Квинсе с друзьями, и она должна принять меня обратно. Поначалу мама была не восторге, но в конце концов сдалась, хотя по-прежнему не поддерживала мои рок-н-ролльные мечты.
Главной проблемой Anthrax в то время было то, что в группе все были не те. Джон был отличным парнем, но не мог петь. У него был яростный кричащий голос, но он не мог петь мелодично, а мы понимали, что хотим стать известной, мощной группой вроде Judas Priest или Iron Maiden, в которой был вокалист, который мог орать во все горло. Мы пытались заставить Джона петь, но это не сработало и мы попросили его уйти. Это было начало бед Anthrax с вокалистами.
Мы попробовали парня по имени Джимми Кеннеди, но он тоже не подошел, и тогда к группе присоединился мой брат Джейсон. Ему было четырнадцать, и у него все еще был высокий голос, и он мог исполнять мелодии. Он сыграл с нами несколько шоу, включая одно в клубе в Лонг-Айленде под названием «My Father's Place», где выступали многие известные группы, но мы хотели гастролировать, а Джейсон еще учился в средней школе. У мамы бы случился аневризм, если бы он забил на учебу, и так же сильно, как она трепала мне нервы, я любил свою маму, поэтому тут было без вариантов.
Были и другие проблемы с составом. Нам пришлось избавиться от Пола Кана, потому что он не мог играть наш новый, тяжелый материал. Кенни Кушнер заменил его на какое-то время. Он был еще одним парнем, который ходил в нашу школу и которого мы знали по району. Он был хорошим басистом, но хотел играть на гитаре и петь в более хард-роковой группе, поэтому он тоже ушел.
Тогда Денни взял в руки бас, и мы прослушали пару гитаристов. К нам присоединился Грег Уоллс, и несколько лет все шло весьма неплохо. Он был хорошим человеком и смышленым парнем. Он напоминает мне Сэтчела из Steel Panther. С ним было очень весело, и я был разочарован, когда пару лет спустя он ушел, сделав выбор в пользу более стабильной сферы деятельности. Боб Берри заменил его на какое-то время. Он играл очень хорошо, но ничего не знал о метале.
Но бесспорно самой большой нашей проблемой было то, что мы по-прежнему не могли найти нужного вокалиста. Главное, что у нас было — это место, где писать песни и репетировать, пока мы не найдем человека. Мы снимали комнату на Бей Терес в местечке под названием Брюери, это было прямо напротив маминого дома, но наш друг Пол Орофино (владелец этого места) закрыл магазин, чтобы открыть большую и лучшую версию Брюери Стьюдиос в Миллбруке, Нью-Йорк, и сделал успешный бизнес.
Я нашел еще одно местечко в 1982-ом, после того как взял еженедельную нью-йоркскую музыкальную газету и увидел объявление о сдаче репетиционных комнат по 150 баксов за месяц. Это было гораздо дешевле, чем почасовая оплата, которую мы платили в Брюери. Парень по имени Эндрю Фридман был управляющим этого здания. До этого он играл на конгах в Kid Creole и Coconuts, так что он знал о музыкальном бизнесе и какое-то время помогал нам. Потом мы заценили местечко, которое все звали Мьюзик Билдинг. Это была дыра в самой плохой части Южной Ямайки в Квинсе, но группы могли репетировать там хоть круглые сутки. Все комнаты прежде сдавались под офисы, но бизнесмены испугались, вероятно, дула пистолета. И владельцы начали сдавать эти места группам. Можно было поставить замок на дверь, повесить на стены постеры и флаеры. Можно было утеплить это место, притащить ковер и все, что душе угодно. И на входе всю ночь стоял охранник, поэтому, пока ты был внутри, никого не могли подстрелить. Но выходя из здания ты сам отвечал за свою жизнь.
Бесспорно, это место было мерзким. Зимой здесь был настоящий дубак, а летом жара как в паровом котле. Здание было грязное, кишащее мышами, тараканами, и один Бог знает, чем еще. Но репетиционные комнаты были гораздо больше, чем мы привыкли. Мы легко могли поместить туда все свое оборудование, подключить всю аппаратуру, врубить громкость и делать вид, что мы — Judas Priest. Мне нравилось иметь много места, потому что у меня было чувство, что мне все время нужно все это барахло. Эй, у меня было двенадцать кабинетов Маршалл и я собирался их использовать, черт побери! Мы серьезно раскошелились на огромную комнату в 300 баксов за месяц. Учитывая, что мы репетировали по пять дней в неделю, это была отличная сделка. Это место стало нашим клубом. Мы тусили там все время. Я по-прежнему жил в крошечной комнате в квартире мамы в Квинсе. Поэтому наша комната для джемов в Мьюзик Билдинг была больше похожа на мою собственную квартиру. Как только освобождался от работы, я ехал прямиком туда, сидел там допоздна, а потом ехал домой и ложился спать. Потом вставал, шел на работу и повторял то же самое. По выходным я сразу ехал в Мьюзик Билдинг и колдовал над своей аппаратурой и джемовал.
ГЛАВА 5
ЗАМЕНА ОТРАБОТАННЫХ ДЕТАЛЕЙ
Как-то сидя в одном из офисов Мьюзик Билдинг, я узнал, что Гай Сперанца свалил из Riot. Я чертовски обожал Riot и считал, что у Гая отличный голос. Я подумал, а вдруг получится переманить его в Anthrax. Я достал его номер у Эндрю Фридмана, который по-прежнему имел большие связи и в какой-то степени был нашим менеджером. Я позвонил, он ответил.
«Гай?»
«Ага, кто это?»
«Ээ…меня зовут Скотт. У меня есть группа под названием Anthrax».
Тогда мы еще были никем. И он спросил: «А ты откуда взял мой номер?»
Пришлось соврать: «Да лейбл дал».
«А, окей.»
«Я просто звоню, потому что мы — группа, новая перспективная группа, и у нас происходит много всякого. Эндрю Фридман, который играл в Kid Creole и Coconuts, наш менеджер, и…»