Я провел столько времени 1988-го и 1989-го в дороге или на записи с группой, что не бывал в Нью-Йорке, что подразумевало, что мне не приходилось видеть Мардж и иметь разговор, которого я так долго избегал. А тем временем мое поведение становилось все хуже, до той степени, что мой брачный обет не стоил и выеденного яйца.
В сентябре 1989-го в ходе тура «…And Justice For All» Metallica отыграла три концерта в Ирвин Медоуз. Я все равно был в Лос-Анджелесе, потому что мне нужно было выступить на метал-конвенции форума Фаундейшнс, который проходил примерно в то же время. Фрэнки там тоже был, как и мой друг Энди Бучанан — он прилетел из самой Шотландии, чтобы вместе затусить. Дома у нас особо никаких дел не намечалось, поэтому мы остались на все три концерта Metallica.
В ходе второго концерта мы с Фрэнки познакомились за кулисами с двумя девушками. Я сразу положил глаз на одну из них, Дебби Лэвитт, она была чуть ниже меня ростом, а это всегда плюс. У нее были длинные темно-коричневые волосы, она была стройной, но подтянутой. Эта девушка напоминала вашу сногсшибательную соседку, и, как и я, была еврейкой. Не то чтобы я искал что-то подобное, ведь я человек совсем не набожный, но это обстоятельство мгновенно создало между нами некую связь. Забавно, что в Хантингтон-Бич, откуда она родом, по сути нет евреев среди населения. И вот стоит она там, а я не могу отвести от нее глаз. Ей тогда было 18, а мне 25, так что у нас была небольшая разница в возрасте, но я вам не Ар Келли, чтобы писать кипятком от девочек-подростков. Вообще-то, скорее всего тогда у меня было мозгов как у восемнадцатилетнего.
Дебби увлекалась роком, но металисткой не была. Она выросла на радио KROQ и слушала музыку вроде the Cure, the Red Hot Chili Peppers и Depeche Mode. Но ей явно импонировало, что я играю в группе. Мы вместе потусили и поболтали о том, о сем, потом я подвез Дебби и ее подругу к их машине, которая стояла на общей парковке рядом с концертным залом. Высаживая их, я пригласил Дебби сходить со мной на Metallica следующим вечером.
Она сказала, что с радостью, и спросила, не против ли я, если она возьмет с собой подругу Келли. Я сказал, было бы клево, и решил, что Энди может склеить Келли, или хотя бы ему будет с кем потусить, пока я разбираюсь, что происходит между мной и Дебби. И правда, на шоу мы нашли общий язык. Так много болтали друг с другом, что почти не обращали внимания на группу. Я решил провести с ней в Лос-Анджелесе еще три дня. Поменял рейс, и отделался от Мардж какой-то дерьмовой отмазкой, типа мне нужно было остаться на Западном Побережье, чтобы принять участие в важных встречах, которые проводят представители индустрии звукозаписи. Надо помнить, она работала в АйБиЭм, а не в АРК[27]. Она ничего не знала о музыкальной индустрии, поэтому просто приняла за чистую монету все, что я ей наплел. Само собой, ей это не нравилось, но она бы никак не узнала, что я лгу.
В это время Фрэнки, Энди и я отрывались по полной — целый день напролет мы играли в баскет с Beastie Boys в Лорел Каньон. Потом я вернулся в отель, часок подремал, принял душ и встретил Дебби за обедом. Ничего такого, только приятная встреча за обедом и хороший разговор. В той поездке мы не успели ничего намутить. Я поцеловал ее, и только. Но когда мы поцеловались, я на самом деле почувствовал что-то особенное. Быть с ней было очень бодряще, волнующе. Казалось, ее действительно интересуют мои байки, а я хотел знать, что происходит в ее жизни. Мне хотелось узнать о ней побольше и посмотреть, может ли у нас выйти что-то серьезное.
Я начал регулярно наведываться в Лос-Анджелес. Всякий раз это была очередная лажовая отмазка, которые Мардж должна была бы чуять за версту, но не хотела этого делать. В первый раз, когда я вернулся в Лос-Анджелес, мы с Дебби занялись сексом. Почему-то секс с ней отличался от секса со всеми девчонками, с которыми я был до этого. Не скажу, что мы делали что-то необычное; просто он казался очень чувственным и глубоко личным. Мы начали постоянно спать вместе.
Улетев домой, я вернулся в пограничное состояние. Мне совсем не нравилось то, что я так много врал Мардж, но я обманом заставил себя не чувствовать вину, убедив себя, что мы стали совершенно разными людьми. Мы были как соседи по комнате, которым приходилось терпеть друг друга. Ближе к концу 1989-го Мардж начала сильно давить на меня по поводу детей. За последний год она упоминала об этом несколько раз, но я притворялся, что не расслышал ее или отмазывался, что еще не готов. Я хотел сказать ей, что все кончено, но только и делал, что тянул резину. Каждый день я говорил себе: «Нет, сука, ты скажешь ей!» И в конце концов однажды в два часа ночи я все никак не мог заснуть из-за перенапряжения. Она проснулась и поняла, что я не сплю. «С тобой все в порядке?»
«Нет, нам нужно поговорить» — произнес я с жаром.
«О чем? Я устала. Это не может подождать до утра?»
«Все кончено» — сказал я, набираясь смелости. «Я так больше не могу. Я не люблю тебя и встречаюсь с другими женщинами. Мне нужно съехать и подумать, куда катится моя жизнь».
Она начала плакать. И не могла остановиться. Она не орала и не бросалась вещами; в тот миг она была просто несчастной и жалкой. Я сказал, что хочу развода. Хорошо, что я наконец-то смог вытащить весь этот багаж наружу, но мое признание вызвало массу обвинений со стороны евреев — она рассказала своим родителям, я — своим. Все вдруг заинтересовались этой темой.
«Да что с тобой? Как ты мог с ней так поступить?» Мама докопалась до меня, как и ее родители. Отец был единственным человеком, который поддержал меня. Он всегда был моей опорой.
Мардж умоляла дать ей второй шанс, и я согласился на курс терапии для супружеских пар. А для себя я решил так: «Ок, я попробую. Я в таком долгу перед ней. Кто знает? Может терапевт скажет что-то такое, что у меня в голове случится озарение, и мы заживем счастливо».
Я посидел на паре-тройке занятий по терапии, помирая со скуки, и через пару занятий терапевт сказал мне: «Скотт, ты ведь не хочешь здесь находиться, не так ли? Ты не стараешься?» Я ответил: «Ага, не хочу. Говорю вам, с меня хватит. Я не люблю ее и не хочу от нее детей. Говорю как есть. Я врал много лет, а теперь я говорю начистоту и мне пора. Пора валить».
Через некоторое время я съехал с ее квартиры и поселился в однушке на Гринвич Виллидж.
ГЛАВА 17
ВСЕ СНАЧАЛА
Вскоре после того, как осторожно сообщил Мардж неприятные новости, я отправился в Лос-Анджелес и когда в конце 1989-го вернулся обратно в Нью-Йорк, Дебби переехала ко мне, и мы стали жить вместе. Здорово, что мы так хорошо понимали друг друга. Все было супер. Мы вместе ели, ходили в кино, и у нас было полно секса. Думаю, у большинства новых парочек происходит то же самое. Рутина приобретает необычный оттенок, и когда ты с кем-то вместе, у тебя вдруг снова возникает то самое приятное волнение. Мардж по-прежнему умоляла меня вернуться. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Давай попробуем все сначала. Я ведь могу измениться!» Тяжкое бремя, что и говорить, а потому моя симпатия к ней быстро начала таять, перерастая в раздражение: «Нет, нет и еще раз нет. Все кончено! Разве ты еще не поняла? С меня хватит. Довольно!»
Я всегда любил Нью-Йорк и по-прежнему его люблю, но к концу 1989-го я думал только о том, как бы мне поскорее убраться из этого города. Слишком уж много там было фантомов, слишком много воспоминаний тяготили меня. Поездка в Лос-Анджелес на запись «Persistence Of Time» стала для меня побегом от реальности. Дебби поехала со мной. Она была в восторге, потому что по сути возвращалась обратно домой и не любила Нью-Йорк так, как его любил я. Если уж говорить начистоту, ничего хорошего с этим местом ее не связывало. Как-то вечером я уговорил ее пойти со мной в кино на фильм «Генри: портрет серийного убийцы». Когда я думаю об этом, мне вспоминается сцена из «Таксиста», в которой Трэвис Бикл (Роберт де Ниро) привозит Бетси (Сибилл Шеперд) на порнофильм, и она в гневе покидает помещение.