- Что такое? - думал Пильщиков, напряженно вслушиваясь.
Будто вот-вот знакомое, а не узнаешь...
И вдруг он присел от ужаса:
- Батюшки, да ведь это храпит кто-то!
Все внутри у него метнулось.
Бежать!
Но сдержался. Замер. Весь напрягся, слушая. Да, теперь ясно: храпит кто-то. Здорово так храпит, настоящим мужичьим храпом. Пильщиков, как зверь, весь насторожился, пригнулся и полез туда, откуда слышался храп. Ступнет раз и остановится. Ступнет другой и остановится. Крался и весь дрожал. Всякий момент он готов был и выстрелить, и ударить штыком.
Руки клещами вцепились в винтовку.
Неясное забелелось в темноте, и оттуда густо, трубой валил храп. Настоящий такой, вкусный, от которого самому спать хочется.
Пильщиков осмелел. Он уже прямо шел к спящему.
Вот "он". Весь тут. Вот-вот... Руки разбросал, голова запрокинулась. Но кто? Может быть, наш, русский? Пильщиков потянул носом незнакомый запах:
- Австрияк. Наши так не пахнут.
Он присел и стал щупать кругом.
Винтовка и ранец из кожи лежали сбоку- На винтовке штык - нож. Поблескивает в темноте. Пильщиков потянул винтовку к себе. Теперь враг был безоружен.
"Га. Спит. Заня-ятно!.." - подумал Пильщиков и пристально присмотрелся к спящему.
Здоровый австрияк. Болынемордый. Рот раскрыл, а в горле будто телега едет и тарахтит. И таким родным, страшно близким пахнуло на Пилыцикова от этого храпа, что он заулыбался.
- Умаялся. Тоже, поди, достается.
Он минуту посидел возле спящего на корточках, не зная, что делать, послушал, затаив дыхание. Кроме храпа и далеких выстрелов, ничего не было слышно.
Потом, не торопясь, он надел на себя ранец и взял в правую руку винтовку австрийца, а в левую - свою винтовку и осторожно пошел назад довольный, хитренько улыбающийся...
А тот все храпел, храпел...
Ног под собой не чувствовал Никифор, когда шел к ротному.
Эге!.. А можетг теперь другой крест дадут? Ведь это фокус - обокрасть австрийского часового.
Вот бы и не улыбался, да рот уголками к ушам тянется И все лицо блестит, как блин скоромный.
- Видел?
- Так точно, ваше бродь. Видел. Тот бугор-то, что вы мне показывали...
- Ну?
- Там на нем австрияк.
А у самого глазки хитренько поблескивают. Рассказал он все по порядку, как крался, как кричала сова, в каком месте встретил врага.
- Вот винтовку и ранец забрал
Ротный взял винтовку, осмотрел со всех сторон. Исправна, заряжена.
- Молодец. А в ранце-то смотрел, что там есть?
- Никак нет, не спопашился.
Расстегнули ранец - белье, еда, книжка какая-то...
- Та-ак, - протянул ротный. - А самого-то австрийца нельзя было живьем привести?
- Никак нет. Голоса недалеко были слышны. Сумно, а слышно. Ежели бы я его разбудил да повел, он закричал бы.
- Так, это, положим, верно. Ты хорошо сообразил. Молодец.
- Рад стараться, ваше бродь.
- А чем же ты его?
- Ась?
- Опять ты ась говоришь, - поморщился офицер, - я спрашиваю, чем ты его, врата-то, прикончил?
- Вот ранец и винтовку взял у него.
- Ну да, это так А с самим-то с ним что ты сделал?
- А он там остался.
- Я знаю, что там остался. Но чем ты убил-то его?
Пильщиков широко открытыми, удивленными глазами посмотрел на офицера. Высокий, рябоватый, кряж настоящий.
И счастливое сияние на лице померкло. А рот чуть открылся.
- Ты же убил его?
- Никак нет.
- Как так? Ты его не тронул?
- Да он же спал, ваше бродь.
- Ну так что же, что спал, черт тебя побери! - вдруг закричал офицер, поднимаясь со стула. - Ты должен был убить его. Раз нельзя взять в плен, надо убить. Он кто тебе? Врат родной? Или отец твой?..
- Никак нет.
- Кто же он тебе? Враг?
- Так точно. .
- Так почему же ты его не убил?
- Да я же говорю... Он же спал, ваше бродь.
Офицер злыми, потемневшими глазами посмотрел нд Никифора.
- Ну, видали такого болвана? А? Я тебя под суд, негодяя, отдам.
Офицер протянул со стола бумажку, подержал ее, швырнул.
Сам красный весь. И показалось Пилыцикову, что офицер не все понял, объяснить надо.
- Ваше благородие, встрияк-то спал... храпел.. умаялся должно. Ежели б не спал, я б его в полон взял аль бо поранил.
А то он спит и храпит. Здорово так храпит. Доведись вот мне.
Иной раз так умаешься, ног не чуешь под собой. Бывало, ребята в казармах будят иной раз: "Никишка, не храпи".
Офицер пристально посмотрел на Пилыцикова, а тот, знай, ест его глазами.
По уставу, как нужно.
Сероглазый кряж. Такой на вид исполнительный, а на груди белеет "Георгий". И вдруг поползла, поползла улыбка по губам офицера. Будто и ле хочет, а смеется.
- Ах ты урод этакий! Балда! Какой ты воин? Ты мужик.
Пшел вон...
Повернулся Пильщиков налево кругом, вышел, полный недоумения. И, отойдя от избы, сказал вслух, по привычке, ни к кому не обращаясь:
- Главное дело, спал он. И притом же храпел...
1922
ЯКОВЛЕВ (Трифонов-Яковлев) Александр Степанович (1886 - 1953).
Мужик. Впервые опубликован в книге "Свиток", сб. 1. М.. 1922. Печатается по изданию: Яковлев Александр. Октябрь. Повести и рассказы. М..
Художественная литература, 1965.