Малинин уже сел рядом с ним на скамью, но при этих словах вдруг поднялся и с крайним изумлением на лице взглянул в лицо архитектора.
- Что вы... так смотрите? - спросил Шебуев.
Видя, как слова его подействовали на Малинина, он вдруг осекся, даже смутился, и его злорадно сверкавшие глаза погасли. Он даже улыбался немножко конфузливо, но уже весело.
- Вы меня...- заговорил Малинин медленно, опускаясь на лавку и не сводя с него глаз,- вы страшно удивили меня...
- Уж вижу, вижу... но чем - не понимаю!
- Этой... жестокостью... Послушайте! Значит, вам среди них не легко?
- Какой вы наивный, Павел Иванович! - вздохнул Шебуев.
- Но вы всегда так защищаете их... и я думал - Чечевицын искренно нравится вам...
- Он? В нем есть кое-что... Он лучше других... А все они тем хороши, что жить умеют... звери! Хорошо знают цену жизни... Эх, Павел Иванович! Я сейчас этому Чечевицыну сражение проиграл... Глупо проиграл, знаете... Обидно глупо... да! Нашло на меня что-то... бросился сразу, и... он мне не даст денег, старый чёрт!
Архитектор махнул рукой я замолчал. Малинин смотрел на него с сожалением и упреком.
- Что вы? - спросил архитектор.- Думаете - звереть начинаю? Нет еще... рано еще! Хотя среди них озвереешь.. Я вот уже две недели не отдыхал от них... Сегодня вечером иду к Варваре Васильевне... Вы что такой бледный?..
- Не спал ночь...
- Стихи писали?
- Доклад о кладбищах...
- Бедняжка!
- Потом лег спать... но не спалось. В голове какая-то муть... Лежал, глядя в потолок, и, слушая, как бьется сердце, думал в такт его биению: "Жизнь идет, жизнь идет!" Скучное занятие!
Павел Иванович не спеша достал папиросницу, закурил и, выпустив изо рта клуб дыма, стал следить, как дым колеблется и тает в воздухе.
- Н-да, вы избрали себе невеселую специальность,- сказал Шебуев, ласково поглядывая на его лицо.
- Это вы про санитарию?
- Нет, про мечтания...
В доме, сзади них, что-то с грохотом повалилось: раздались громкие крики, Лязг железа, дребезг стекол, и все звуки тучей поплыли над садом.
- О, чёрт... что там? - вскричал Малинин, побледнев и вскакивая со скамьи.
Шебуев взял его за рукав пальто и потянул вниз, с усмешкой говоря:
- Не беспокойтесь... Самое обыкновенное дело... жизнь идет и разрушает старые постройки...
- Вы уверены... никого не задавило? - нервозно подергиваясь, спросил врач.
- Уверен, уверен! Вам бы холодненькой вод имей полечиться, а?
- Мне и так холодно... жить...
- Тогда влюбитесь... Это согревает...
Малинин мельком взглянул на него и, не сказав ни слова, стал тихо сдувать пепел с папиросы.
- Быть влюбленным - славно! - заговорил Шебуев негромко и глядя куда-то в глубь сада.- Сейчас - это захочется... улучшить себя... прибраться... нарядить душу во всё яркое... захочешь быть лучше всех людей для любимой женщины... всех умнее, всех сильнее... Славно!
- А потом праздничный костюм долой, и - бедная женщина вместо рыцаря увидит пред собой грубого виллана с претензиями владыки...
- Может, и увидит... Это уж ее дело... Захочет она - и праздничный костюм не износится во всю жизнь... Пусть только чинит вовремя, пусть не дает рыцарю обноситься и расстегнуться...
- Вы читали "Без догмата"? - спросил Малинин.
- Читал... Отвратительная книга! Вот где, батенька, гипертрофия интеллекта изображена во всей гнусности...
- Вы шутите? - с изумлением воскликнул врач.
- Нимало.
- Не может быть! Да неужели вам чужда эта тонкость психики, острота чувств, духовная сложность героя?
- И никаких чувств там нет, а есть одни разнузданные умствования бескровного человека.
- Да ведь это вопль всё познавшей души.
- Ого! Это писк трусливой плоти, которая хочет жить, но боится жить...
- Ну, вы сели на своего конька! Я не спорю больше... у меня голова болит!..- воскликнул Малинин, раздраженно отвертываясь от собеседника.
Тот помолчал несколько секунд и спокойно предложил:
- Пойдемте завтракать?
- Идемте!..- согласился Малинин. А потом почти с удовольствием воскликнул: - Ну, право же, нет ни одного пункта, на котором мы сошлись бы!
- Верно! Но - и пускай не будет, да?
- Н-не знаю...
- Ну, идемте...
- Посидим еще минут пять?
Они взглянули друг на друга, и оба дружно расхохотались.
- А весело мне с вами! - вскричал Шебуев.
Малинин с улыбкой взглянул на него и, помолчав, сказал:
- Ну, пойдемте!.. В самом деле хочется есть...
Они встали и, не торопясь, пошли по дорожке сада. Малинин шел, покачиваясь, наклонив голову и глядя себе под ноги, а Шебуев, глубоко вдыхая весенний воздух, поглядывал на врача сбоку и, добродушно улыбаясь, шагал твердо. Шебуеву нравился этот задумчивый и прямой человек, хотя порою его искренность казалась архитектору болезненно вспухшей, никому не нужной и тягостной даже для самого Павла Ивановича... Порою он ловил себя на чувстве жалости к Малинину; иногда его печальные речи представлялись архитектору похожими на теплый пепел. Но в то же время он замечал за Павлом Ивановичем настойчивое желание встать ближе к нему; это было почему-то лестно для Шебуева и усиливало его симпатию к врачу.
- Вы о чем думаете? - дружески спросил он его минуты через две молчания.
- О вас,- с улыбкой ответил Малинин.- Что это вы проиграли Чечевицыну?
- Э, немного... то есть не особенно много... Обидно, что натолкнул его на мысль увеличить капитал... Чёрт знает, зачем мне это понадобилось... Молод еще я... И тороплюсь там, где надо бы поспешать медленно...
Малинин снова задумался, помолчал и, заглянув в лицо Шебуева, ласково заговорил:
- Я... хочу спросить вас... но боюсь, что это неловко.
- Ну, вот еще! Спрашивайте, не стесняясь... В чем дело?
- Говорят... у вас на стройке работает плотник... ваш родной дядя... у которого вы воспитывались? Вы извините...
- В чем это извинить? Работает дядя - и хороший плотник. Будь он грамотен - я б его десятником сделал... А почему он вас интересует?
Малинин помолчал.
- Почему? Да... мне думается, что это неловко... то есть должно стеснять вас... меня бы стесняло...
- Что же собственно стесняло бы вас? - с искренним удивлением спросил архитектор.
- Да... эта разница положений... Старик - ведь он уже стар? - работает за несколько рублей в месяц... тогда как я... архитектор... зарабатываю сотни...
Шебуев с острым блеском в глазах осмотрел собеседника и серьезно сказал: