— Петушков, Гануся, оставь на после да состряпай-ка обед по-нашему! Мне так городские харчи приелись, что я с удовольствием сяду за миску борща с картошкой, — весело сказал Антек. — А Роху приготовь что-нибудь другое.
— Нет, спасибо. И мне картошка да борщ слаще всего.
Ганка бросилась к печи. Картофель уже кипел в горшке.
Она принесла из чулана колбасу для борща.
— Это я для тебя сберегла, Антось. Она из той свиньи, что ты приказал заколоть к Пасхе.
— Ну, ну, кусище изрядный, но, даст Бог, управимся… Рох, а где же наши гостинцы?
Старик передал ему узел немалых размеров, и Антек начал доставать из него подарки и раздавать всем.
— Это тебе, Ганусь! Пригодится в дорогу надевать. — Он подал ей теплый платок, точь-в-точь такой, как у жены органиста, — по черному полю красные и зеленые клетки.
— Мне! Не забыл, Антось! — ахнула Ганка с горячей благодарностью.
— Забыл бы, если бы не Рох. Он мне напомнил, и мы с ним вместе все выбрали.
Накупил он много: жене подарил еще башмаки и шелковый головной платок, голубой в желтых цветочках. Юзьке — такой же платок, но зеленого цвета, и еще воротничок и несколько ниток бус с длинной лентой для завязывания сзади, а детям привез пряников и свистульки. Даже для Магды отложил в сторону что-то завернутое в бумагу, не забыл и Витека и Петрика.
Все эти сокровища встречались криками восторга, их разглядывали, примеряли, и от радости у Ганки даже слезы текли по разгоревшимся щекам, а Юзька то и дело хваталась за голову.
Рох улыбался, потирая руки, а Антек только посвистывал.
— Вы эти гостинцы заслужили! Рох мне рассказывал, как вы тут с хозяйством хорошо управлялись. Да ну, отстаньте, не надо меня благодарить, — отмахивался он от женщин, которые бросились обнимать и целовать его.
— Мне и не снились такие прелести, — слезливо прошептала Ганка, примеряя башмаки. — Тесноваты маленько, ноги распухли оттого, что все босиком хожу, да зимой будут в самый раз…
Рох стал расспрашивать, что делается в деревне, но Ганка отвечала ему рассеянно, занятая стряпней. Скоро она поставила перед ними большую миску картофеля, щедро политого салом, и не меньшую миску борща, в котором плавала колбаса величиной с колесо.
Все накинулись на завтрак.
— Вот это еда! — весело покрикивал Антек. — Колбаса какая пахучая! А в остроге меня кормили так… чтоб их черти взяли! Последнее время я уже совсем есть не мог.
— Рассказывали мужики, как там кормят — и собака бы есть не стала. Правда это?
— Правда. Но хуже всего, что приходилось сидеть взаперти. Пока холода стояли — еще куда ни шло. А как стало пригревать солнышко и землей запахло, — думал я, что ошалею! Воля меня манила больше, чем колбаса эта. Уж я решетку принимался ломать, да помешали.
— Правда, что там бьют? — боязливо спросила Ганка.
— Бьют. Меня-то и пальцем тронуть не смели, пусть бы попробовал кто — я бы ему, окаянному, задал перцу!
— Кто же тебя, силача такого, одолеет! — радостно поддакивала Ганка, любуясь им и следя за каждым его движением.
С завтраком быстро покончили, Антек и Рох пошли спать в овин, куда Ганка уже натащила им гору перин и подушек.
— Побойся Бога, да мы тут изжаримся совсем, — засмеялся Рох.
Ганка, не отвечая, закрыла за ними ворота и пошла на огород полоть. Она вдруг почувствовала странную слабость. С минуту озиралась кругом и вдруг заплакала. Она плакала от счастья, плакала оттого, что солнце пригревало ей спину и зеленые деревья качались над головой, что птицы пели и кругом все цвело и благоухало, и на душе у нее было так хорошо, так светло и покойно, как после исповеди, и даже еще лучше.
— И это все ты сделал, Иисусе! — вздохнула она, поднимая заплаканные глаза к небу с невыразимой благодарностью за счастье, что ей выпало на долю.
— Вот и переменилось все к лучшему! — говорила она с удивлением, чувствуя себя на седьмом небе. И все время, пока Антек и Рох спали, она оберегала их сон, как наседка цыплят. Детей увела вглубь сада, чтобы их крики не разбудили спящих, прогнала со двора всех животных. Она не заметила даже, что свиньи роются в молодой картошке, а куры раскапывают огурцы. Забыла все на свете и то и дело заглядывала в овин.
День тянулся томительно, она места себе не находила. Прошел час завтрака, прошел обед, а они все спали! Она всех отправила в поле работать, не заботясь, как они там без нее управляются, а сама ходила между овином и домом, как часовой.
Сто раз вынимала она подарки, примеряла их и рассматривала, восклицая:
— Ну, где найдется другой такой добрый и заботливый муж? Где?
А потом побежала по деревне и всем, кого встречала, уже издали кричала:
— Знаете, мой-то вернулся! Спит теперь в овине.
И смеялись ее глаза, смеялось все лицо, она словно светилась счастьем. Бабы даже удивлялись:
— Околдовал ее этот висельник, что ли? Совсем одурела!
— Теперь опять нос задерет, увидите!
— Ничего, пусть только Антек примется за прежнее, так с нее живо спесь соскочит! — шушукались бабы.
Разговоры эти, конечно, не доходили до ушей Ганки. Вернувшись домой, она захлопотала, спешно принялась готовить вкусный обед, но, услышав крики гусей на берегу, выбежала и стала швырять в них камнями, чтобы они замолчали. Из-за этого у нее чуть не вышла ссора с мельничихой.
Только что Ганка послала работавшим в поле еду, как и мужчины пришли из овина. Она подала им обед на воздухе, в тени, поставила даже водку и пиво, а после обеда — полрешета спелых вишен, которые взяла у экономки ксендза.
— Обед — прямо свадебный! — пошутил Рох.
— Хозяин вернулся, это ли не праздник? — отозвалась Ганка. Она все время была на ногах, прислуживала им, а сама ела очень мало.
После обеда Рох сразу ушел в деревню, обещая прийти вечером, а она робко спросила мужа:
— Хочешь осмотреть хозяйство?
— Хочу. Праздник кончился, надо за дело приниматься! Господи Боже мой, не думал я, что так скоро стану хозяйничать в отцовском доме!
Он вздохнул и пошел за Ганкой. Она повела его прежде всего в конюшню, где фыркали три лошади, а в загородке вертелся жеребенок, потом в пустой коровник, потом на гумно и к сеновалу, где лежало свежее сено. Он заглянул даже в хлебы и под навес, где хранился всякий инвентарь и стояли телеги.
— Бричку надо будет на гумно перетащить, здесь она совсем рассохнется.
— Сколько раз я приказывала Петрику! Да что же, коли он не слушается!
Она стала сзывать поросят и птицу, чтобы похвастать перед Антеком большим приплодом, а потом подробно рассказала о полевых работах, где что посеяно и сколько. При этом она пытливо и выжидательно смотрела ему в глаза, но Антек только слушал и все запоминал, задавая время от времени вопросы, и лишь под конец сказал:
— Даже поверить трудно, что ты одна со всем справлялась!
— Для тебя я и больше могла бы сделать! — ответила она горячим шепотом, обрадованная его похвалой.
— Молодчина ты у меня, Гануся, молодчина! Я и не думал, что ты такая!
— Надо было — так я рук не жалела!
Антек обошел даже сад, полный уже наполовину красных вишен, и грядки лука, петрушки, капустной рассады.
Когда они возвращались в избу, Антек, проходя мимо открытых окон отцовской половины, заглянул внутрь.
— А где же Ягна? — Он удивленно оглядывал пустую комнату.
— Где ей быть? У матери. Выгнала я ее! — ответила Ганка твердо, поднимая на него глаза.
Антек сдвинул брови, подумал немного и, закуривая папиросу, сказал спокойно и как бы нехотя:
— Доминикова — злая собака, она этого так не оставит. Не миновать нам суда!
— Говорят, она уже вчера ездила в город жалобу подавать.