Они не заходят к нам в рабочие помещения – им просто нечего здесь делать. Мы тоже стараемся не соваться к ним без острой необходимости. Колосков провозит каталки до их дверей, а дальше они разбираются сами. Пару раз я из интереса заглянула на поминки, но мне очень быстро стало не по себе, и я ушла. Одно дело – гримировать покойника, и совсем другое – смотреть на то, как люди плачут над его телом. Мне кажется, даже воздух в зале прощания становится каким-то тяжелым и липким.
– Значит, они вообще не могут иметь отношения к происшествию? – еще раз уточнил полицейский.
Я уверенно кивнула:
– Сто процентов. Их поле деятельности это венки, гробы, музыка и сопровождение до кладбища. Минуя нас, они не получат ни одного покойного. Если хотите, я могу проводить вас по служебному ходу, чтобы вы побеседовали с ними. Но смысла в этом не вижу.
Участковый повернулся к Тарасу.
– Ну, а вы что скажете? Как вас угораздило? Вспомнили что-нибудь еще?
– Я уже все рассказал, – горестно вздохнул Сладченко. – Вчера я пришел домой, выпил чаю, а дальше ничего не помню. Честное слово! Очнулся уже здесь, под крики: «Зомби!» и ненормативную лексику.
– Оскорбления? Заявление писать будете? – оживился полицейский. Тарас удивленно глянул на него, потом так же удивленно – на Сему.
– Посмотрел бы я на тебя в такой ситуации, – буркнул Колосков. – Сколько работаю, а первый раз труп ожил!
– Да уж, – покачал головой страж порядка. – Слышал я истории о том, как в морг по ошибки живых привозят, но чтоб в похоронное бюро из морга живого доставили…
– Хорошо, что хоть похоронить не успели, – ляпнула я.
– Тьфу на тебя! – осерчал Сема. – И так сердце замирает, как подумаю.
– Как же вы, Семен Николаевич, живого человека от мертвого не отличили? – задал резонный вопрос офицер. – Вы же в горячих точках служили!
– Так нет у меня такой задачи – проверять покойников на жизнеспособность! – развел руками Колосков. – Я их мою, да одеваю. Витек потом раскрашивает.
– Ну, вы же его руками трогали, – продолжал допытываться полицейский. – Неужели не почувствовали тепло?
– Работаю я в перчатках, – терпеливо, как первоклашке стал объяснять Семен. – Перчатки толстенные и длинные, по самый локоть! Да и не успел я его развернуть. Как за простыню схватил, так и перекатил!
– В общем, по вашему пропавшему покойнику будем заводить дело. Надо оповестить родных трупа о пропаже.
Мне немного резануло ухо это словосочетание, но другой вопрос, почему-то, волновал меня сильнее.
– А с Тарасом что будем делать?
– Состава преступления нет, – отрезал офицер. – Все похоже на дурацкую шутку, если честно. Максимум – хулиганство.
– Все похоже на покушение на убийство, – озвучил мои мысли Семен. – А если бы его закопали?
– Ерунда! Посудите сами, вы бы развернули тело, начали мыть, увидели бы, что оно не вскрывалось…
– Вскрывалось, не вскрывалось – какая разница? – заступилась я за Сему. – Наша работа не разглядывать тела, а приводить их в порядок! Помыли-одели-причесали-готов! Может быть, его решили живьем похоронить! Накачали наркотой и нам подкинули.
– А с какой целью? – усомнился полицейский. – Зачем такие сложности?
– Откуда я знаю? – разозлилась я. – Это ваша работа, выяснять! Моя работа – гримировать усопших!
– Стойте, стойте, – взмолился Тарас. – Я ничего не понимаю! Меня кто-то хотел убить?
– Нет! – отрезал полицейский.
– Да! – рыкнул Сема.
– Возможно, – я заняла нейтральную позицию. – Жаль, что наша доблестная полиция не желает выяснять это!
– Виталия Георгиевна, – устало вздохнул участковый. – Мы должны выполнить свою работу, чтобы вы могли выполнить свою. Поэтому мы будем искать Петра Юрьевича, а Тараса Андреевича надо отправить домой.
Он удалился, а мы втроем остались в кабинете.
– Еще по мензурке? – предложил Колосков.
– Да погоди ты! – махнула я рукой. – Сначала с медиками пообщаемся.
Врачи прибыли сразу после отъезда полиции, осмотрели Тараса, взяли необходимые анализы, покачали головами, поржали и уехали.
– Ну, – я сложила руки на груди и посмотрела на парней. – Что теперь? Ты где живешь?
– Парковая одиннадцать, я там снимаю студию, – почему-то обреченно ответил Тарас.
– Серьезно? – обрадовалась я. – А я в тринадцатом доме!