Нет, всё-таки зря я грешил на родителей. Наверное, это я не замечал их, а они прекрасно понимали, как меняюсь я.
Я их обнял, поцеловал, и бабушку мою дорогую тоже, и братца этого толстопузого уж заодно, и какой-то ещё один тайный груз освободил мою душу.
На лыжной тренировке Кимка отозвал меня в сторону и предложил немедленно вернуться в легкоатлетическую секцию. Его отец проанализировал за зиму все юношеские рекорды области и решил в день открытия легкоатлетического сезона устроить их штурм. И мне предлагается войти в состав малой шведской эстафеты: 400+300+200+100 метров. Четверо участников бегут разные дистанции. И Васильевич, сложив наши лучшие результаты, рассчитал: рекорд области обеспечен. Чтобы забег состоялся, скомплектованы ещё две команды, из наших же ребят, но они на достижение не тянут. Впрочем, никакой тайны от них не делается, все готовы, тренируются, и с радостью. Что же касается меня, все надеются на мой знаменитый спурт в самом начале, а так команда, можно сказать, составлена: Лешка на первом, самом трудном, ещё один, пока незнакомый мне пацан, новичок, на втором, Кимка на третьем, я — финиширую.
Я согласился, почему, в конце концов, надо забывать свои же собственные успехи. Если они были, конечно.
Ну, и тут меня как бы невзначай встретила Лёля. С тех пор я её не видел, с того самого вечера.
Она шла, помахивая небольшим девичьим портфельчиком, на лице улыбка, лёгкая игра в неожиданную встречу «Ах, как ты изменился!» — заранее заготовленная лесть — «Все читали твою статью, это же надо!» а потом небрежно пущенный шар «Она сегодня будет в Герценке».
— Ну — и — что? — спрашиваю я, стараясь походить на Игоря Горбачёва в известной роли.
Лёля ещё улыбается, но теперь это выглядит уже довольно натужно.
Ну-у, говорит она, может, ты захочешь поговорить?
— Да? удивляюсь я. Интересно, о чём же? Она смеется не вполне уверенно.
— Мне кажется, — прибавляю я гордого кипятку, всё вообще-то колотится во мне от предчувствия отмщённого самолюбия, — мы всё уже обсудили с ней на одном вечере встречи с выпускниками.
Лёля подбирается, будто готовое прыгнуть гибкое животное.
— Они больше не дружат. Они расстались. Ха-ха, — говорю я. У него в Ленинграде обнаружился более близкий вариант?
Она кивает.
— Приятно всё-таки иметь дело с такими парламентёрами, как ты, говорю я одобрительно Лё-ле. — Никаких виляний. Всё прямо в лоб.
— Да, — весело соглашается она.
— Отчего же ты так верна ей? — спрашиваю я.
— Подруги, — отвечает она лаконично.
— Лучшие? — спрашиваю я.
— Лучшие!
— Всем делитесь? — ухмыляюсь я.
— Всем!
— До донышка? — донимаю я. Она удивлённо поглядывает на меня, но не отвечает.
А меня разбирала злость. Хотелось отчебучить что-нибудь наглое.
Я припомнил, как всё эта же Лёля обучала меня: первым делом надо спрашивать девушку, есть ли у неё кто-нибудь. Теперь спрашивать не надо. Она пришла с этим сообщением сама. Место, в общем, освободилось. Можете пользоваться, и даже прислан парламентёр.
— Нет, — сказал я Лёле. — Я не приду. Не нуждаюсь, понимаешь! Всё прошло, вот в чём дело! И прибавил всерьёз: И разве такое забывается?!
Я и сам не знал, какую серьёзную фразу произнес. Но я смеялся. Лёля всё передаст ей, до последней мелочи, я не сомневался. И последнюю фразу. И мой смех не забудет упомянуть.
Так что смех должен быть совершенно лёгкий. Освобождённый.
Вольный, как птица, которая его издаёт.
29
Но я пошёл в Герценку. Смирил свою гордыню. Мне хотелось услышать, что она скажет, Вера-Ника. Она сидела в электрической тени от зелёной пальмы, и сердце моё заколотилось опять. Я сел напротив неё, как когда-то, только теперь я был без книг, без химического справочника, который выписывал специально, чтобы пошутить на любимом ею языке формул.
Она подняла голову, увидела меня и вспыхнула. Я сидел, положив руки на стол, и глядел на неё подчёркнуто вопросительно. Заметно волнуясь, она схватила ручку, выдрала с треском листок бумаги из аккуратной своей тетради, стала что-то быстро писать и тут же зачёркивать, писать — зачёркивать, писать — зачёркивать.
Потом отложила ручку и посмотрела на меня.
«Да, бумага это совсем другое, нежели просто слова», — подумал я. Она снова придвинула тетрадку, теперь аккуратно вынула чистый листок и что-то написала в верхнем левом углу, чтобы оставить мне место для ответа. Потом согнула листок и подтолкнула его ко мне.