Немного погодя к нему подошла Шерли.
— Мистер Гриншпан, вы не против, если я пойду обедать?
Почему они его спрашивают? Он что, тиран?
— Да-да… Иди поешь. Я послежу за кассой.
Она ушла, и Гриншпан, глядя ей вслед, подумал: что-то тут не так. Сначала он, потом она. Они наверняка встречаются. Что они делают, за руки держатся? Он бережно опустил в коробку картонку с яйцами. Да какая разница? Хороша парочка — потаскуха с лодырем.
Он подошел к кассе, нажал на оранжевую кнопку, на аппарате выскочил флажок «Чек не пробит». Он с тоской пересчитал деньги.
Фрэнк обрывал подгнившие листья с салата.
— Джейк, если хочешь сходить поесть, иди, я послежу, — предложил он.
— Я потом, — сказал Гриншпан.
Старуху, которая вошла в магазин, Гриншпан узнал. Она уже дважды приходила сегодня утром и оба раза покупала по две банки кофе, на который Гриншпан объявил уценку. И ничего больше не купила. Он уже потерял на ней двадцать центов. Он проследил за ней взглядом и, поняв, что она снова направляется к кофе, тут же рассвирепел. Она взяла две банки и пошла к кассе. В рыжем парике, подчеркивавшем старческую белизну кожи, она походила на клоуна. Она поставила банки на прилавок и смущенно взглянула на Гриншпана. Он даже кассу не открыл. Она подождала немного и пододвинула банки поближе.
— Шестьдесят девять центов за фунт, — сказала она. — Два фунта — это доллар тридцать восемь. Шесть центов налог, получается доллар сорок четыре.
— Мадам, — сказал Гриншпан, — вы что-нибудь едите? Или только кофе пьете? — Он буравил ее взглядом.
Она вздрогнула, губы у нее затряслись.
— Доллар сорок четыре, — повторила она. — Вот, я приготовила.
— Мадам, вы покупаете шестую банку. А я на этом теряю деньги. Вы это понимаете?
Старушку все еще трясло. Как от холода.
— Что вы с ними делаете, мадам? Продаете соседям? А я — ваш оптовик?
Ее так и била дрожь, а она смотрела на него выцветшими глазами, будто не замечая, что творится с ее телом, словно эта дрожь не имеет к ней никакого отношения, а сама она прячется, съежившись, где-то в глубине, за глазами. Ему казалось, что и ее лысый старушечий череп легонько раскачивается под париком.
— Ну ладно, — сказал он наконец, — с вас доллар сорок четыре. Надеюсь, вам с этим товаром повезет больше, чем мне.
Он взял у нее деньги и смотрел, как она, не сказав ни слова, взяла покупку, как вышла из магазина. Он покачал головой и подумал: какая все это чушь. Ему представилось, как старушка подходит к чьему-нибудь заднему крыльцу, дверь на цепочке приоткрывается и она молча протягивает хозяевам банку кофе.
Ему захотелось уйти. Фрэнк присмотрит за магазином. Ворует так ворует, пусть его.
— Фрэнк, — сказал он. — Народу мало. Присмотри. Я пойду поем.
— Конечно, Джейк. Иди. Я не голоден. У меня живот побаливает. А ты иди.
— Ладно.
Он направился в ресторан. Идти нужно было мимо «Нэшнела»; он увидел забитую машинами стоянку, и у него засосало под ложечкой. У витрины он остановился и, прижавшись лицом к стеклу, уставился на заполненные людьми проходы. Через толстое стекло он видел женщин, молча разгуливающих по магазину. Отступив на шаг, он прочитал плакат в витрине. Фрукты у меня дешевле, подумал он. А мясо по той же цене, практически по той же.
Он пошел дальше. Миновал знакомые магазины, перешел улицу и оказался у «Домашнего». Толкнул массивную стеклянную дверь, и гул голосов внезапно оглушил как рев трубы. Нытики и хохмачи, подумал он. Хохмачи и нытики.
Кассирша встретила его улыбкой.
— Давненько вас не было видно, мистер Г. Мне говорили, будто вы на диете, — сказала она.
И она такая же, подумал он. Из этих, из хохмачей.
Он направился в глубь зала.
— Привет, Джейк! Как дела? — окликнули его из какой-то кабинки. — Садись с нами.
Он кивнул тем, кто его поприветствовал, и подставил стул к их столику, в проходе. Сев, он наклонился вперед, приподняв задние ножки стула так, чтобы официантка могла пройти. Так ему почему-то казалось, будто он здесь ненадолго, подскочил на минутку поздороваться или рассказать анекдот. Он понимал, в чем тут дело. Так сидят хохмачи. А остальные, те, кто, едва начав или заканчивая обед, теснились в кабинке, выглядели так, будто торчат здесь весь день.
— Ты такое пропустил, Джейк, — сказал ему один из мужчин. — В прошлую пятницу Трауб чуть было не заплатил, уже за счетом потянулся. Марголис, подтверди!
— Так все и было, Джейк. Чуть было не заплатил.
— Но в последний момент он так навалился на собственную руку, что сам ее и сломал.
Все присутствующие захохотали, а Гриншпан посмотрел на Трауба, который сидел, крохотный и беспомощный, между двумя верзилами. Трауб сконфуженно уставился в стакан с кока-колой.
— Да не переживай ты, Трауб, — сказал первый мужчина. — Всё мы знаем. У тебя все три дочки собрались замуж, и свадьбы у них одновременно. Вот ужас-то! У Трауба только один сын. И что ты думаешь, у него хватит совести жениться, чтобы Трауб мог раз в кои-то веки просто повеселиться на свадьбе? Нет, видите ли, не дорос еще. А вот до бар-мицвы — нате пожалуйста, дорос, так ведь, Трауб? Вот поганец!
Гриншпан глядел на мужчин в кабинке и на обремененного дочерьми Трауба — казалось, он вот-вот заплачет. Хохмачи и нытики, подумал он. Везде одно и то же. За каждым столиком. Эти два рода людей, как два разных пола, вечно тянутся друг к другу. Разве станет страдалец, подумал Гриншпан, слушать чужие жалобы? И может ли хохмач хохмить насчет шутника? Только все это пустое, подумал он. Что шуточки, что горе. Пустое. Галдят себе, как птички на дереве. Но только попробуйте поймать их за руку. Да они за это убьют. Каждый день приходят сюда пообедать да погалдеть. Как ковбои по телевизору: те, прежде чем идти плясать, снимают ремень с кобурой.
Но все равно, подумал он, какими они прикидываются, такие они и есть. Им все без разницы. Они разве сыновей теряли? Да им в конечном счете даже на заработанные деньги плевать.
— Так я вам рассказывал, — сказал Марголис, — что этот тип из Торговой палаты сегодня снова приходил.
— И ко мне тоже, — сказал Пол Голд.
— Ты ему дал? — спросил Марголис.
— Нет, конечно.
— Джейк, а к тебе он уже подкатывал? Гони его в шею. Он хочет, чтобы мы платили за праздничные украшения. Знаете, эти ребята работают на тех типов, что делают бумажные цветы. Что они получают за оформление больших магазинов в центре — это просто фантастика. Мне об этом рассказывал мой родич со Стейт-стрит. А я ему: «Да кому нужна эта Торговая палата? Кому нужны на фонарных столбах корзины с пасхальными яйцами?»
— Особенно пока трюк с кольцом срабатывает, так, Марголис? — сказал Джо Фишер.
Марголис покосился на лацкан своего пиджака и только пожал плечами. Гриншпан удивился: как правило, жесты Марголиса были отнюдь не скромного свойства. Мужчины расхохотались. Трюк с кольцом придумал Марголис. «Стимулирует торговлю, — рассказывал он Гриншпану. — Куда до него „Зеленым маркам“»[42]. Гриншпан видел, как действует Марголис. Он стоял за витриной и ждал, пока какой-нибудь прохожий не остановится посмотреть на телевизор. Чтобы привлечь его внимание, Марголис стучал кольцом по стеклу. При этом он улыбался и что-нибудь говорил. Что, значения не имело: человек на улице его все равно не слышал. Гриншпан — он наблюдал за Марголисом — видел, как тот обернулся к нему и хитро усмехнулся, словно говоря: «Ну, гляди. Гляди, как я его сделаю» После чего, посмотрев на улицу, расплылся в улыбке и сказал: «Привет, шмук! Давай, заходи, сейчас я тебе кое-что продам. Правильно, кретин, давай, тычься своим сопливым носом в стекло, разглядывай, кто это с тобой беседует. И глаза рукой заслони. Ну и кретин! Давай заходи, я тебе что-нибудь продам». И прохожий всегда заходил в магазин — узнать, что говорил ему Марголис. «Добрый вам день, сэр! — Марголис приветствовал его улыбкой. — Я вам пытался сказать, что модели, которую вы разглядывали, грош цена. А хотят за нее втридорога. Если бы хозяин узнал, что я все это вам рассказываю, он бы меня вон вышвырнул, да плевать я на него хотел. Мы все — люди рабочие. Пойдемте со мной в подсобку, я вам покажу настоящий аппарат».
42
«Зеленые марки» — купон. Скопив купонов на определенную сумму, можно купить нужную вещь.