– А я быстренько сполосну, на солнышке моментально высохнет, поглажу, а потом все вместе съездим, навестим ее, – в тон ему тараторила Инна.
Они оба взяли на себя роль генераторов энергии и бодрости духа. Иначе, если все раскиснут и предадутся унынию, больным совсем невмоготу станет. А им, как известно, моральная поддержка нужна не меньше лекарств.
Татьяна проснулась в больничной палате, куда ее доставили накануне. Рядом стояла еще одна кровать, но она пустовала. Косые лучи солнца падали из окна на пол и стену. Татьяну поразила тишина. За окном шумела улица, но ее далекий шум лишь подчеркивал тишину в палате. К ней заглянула юная сестричка:
– А к вам родственники приезжали. Кучу всего навезли. Я в тумбочку положила. А халат и сорочку на вешалку повесила. Тапочки под кроватью. Еще записку оставили. Вон она лежит, под шоколадкой.
– Спасибо.
– Меня Сашей звать. Вы не стесняйтесь, зовите, если что. Я сейчас укол поставлю, потом завтрак, а после него врачебный обход.
Татьяна взяла записку, прочитала текст, написанный беглым, размашистым почерком Инны: «Солнышко! Не скучай! Лечись, лекарства мы купили. На работу сообщили. Некий Торопов пожелал тебе скорого исцеления. Коля сегодня уже улыбался и ел манную кашу. А Павел Федорович тоже молодец, потихоньку встает. Это ты у нас одна хворая и болезная. Ничего! Всем врагам назло мы выживем! Меня Толя отвезет в город, позарез нужно. Юлька сдает третий экзамен. Потом он за тобой вернется. Целуем.
Я, Виташа, Тамара Федоровна и дядя Паша».
Она улыбнулась, откинулась на подушку, прикрыла глаза. Глупая Инка! Знала бы она, что от несчастной любви ее никто не вылечит, разве только время. «Ах, Андрей! Что же ты наделал?!» Стоп! Это запретная тема. Надо постараться не думать, не думать, не думать… Все! Хватит! Завтра же она едет домой, и с головой в работу. Дел полно. Торопов уходит в отпуск. А на Ронскую где сядешь, там и слезешь. Исполнитель она хороший, а креативности никакой. «Ах, Андрей! Зачем ты…?
В палату вошла Саша. Она легко, даже как-то грациозно поставила укол. Татьяна поблагодарила, через силу улыбнулась:
– Совсем не больно. Вы настоящий профессионал, Сашенька.
– У меня по процедурам были одни пятерки, – зарделась девушка.
– Скажите, а мой сотовый разве не здесь?
– Его Юрий Петрович в ординаторскую унес. Чтобы вас не беспокоить.
– Вы не могли бы принести его?
– Не знаю, – замялась Саша. – Я у Юрия Петровича спрошу. Я сейчас.
Через пять минут принесли одновременно телефон и поднос с кашей и компотом. Татьяна заставила себя поесть, проглотила таблетки, запив их компотом, снова легла. Силы покинули ее. Что же это такое? И в самом деле истощение? Еще этого не хватало! Нет, она не позволит себя растоптать, превратить в коврик, о который вытирают ноги! Она сильная. Никому не покажет своей слабости.
«Ох, Андрей, Андрей! Разве так можно? Ведь ты веруешь. Предательство, этот тяжкий грех, ты принял на свою душу ничтоже сумняшеся. Зачем тебе это?»
Ведь она знает, как он может страдать от случайно брошенного слова или дурного поступка. Душа его, ранимая, почти детская, так уязвима, что порой приходилось балансировать, осторожно обходить опасные темы, обдумывать, прежде чем сказать, ту или иную фразу. Так почему же он так вероломен и жесток по отношению к ней? Или он совсем не дорожит ею, их отношениями?
Ей казалось, что их любовь особенная. Наверное, так думают все, кто любит по-настоящему, всем сердцем. Люди в такие моменты жизни как будто одни на необитаемом острове. Вокруг никого, только они и их любовь, неповторимая, первозданная, лучезарная.
Слезы намочили подушку, а она и не заметила, что плачет. В дверь постучали, и тотчас вошел молодой врач Юрий Петрович, невропатолог, лечивший Колю. Он жизнерадостно поздоровался, деликатно присел на краешек кровати, так как стульев в палате не было, заговорил ровным, слегка наставительным голосом:
– Татьяна Михайловна, вам нужен покой, а вы сразу за трубку хватаетесь, как будто в ней сосредоточен весь смысл жизни. Здоровье – вот смысл жизни. Нет здоровья – нет…
– Смысла?
– Правильно! – широко улыбнулся он. – А вы плакали? Впрочем, это один из симптомов. Вот видите, как организм просит покоя? Даже плачет. Сейчас вам поставят капельницу, а потом на физиопроцедуры пожалуйте. У нас, кстати, новая аппаратура, передовая. И массажистка отличная. Она вас быстро на ноги поставит.
– Спасибо. А завтра я уезжаю.
– Куда?
– Домой. Меня ждут на работе.
– Никуда я вас не отпущу. А если по дороге какой-нибудь приступ?
– Какой приступ? Ничего со мной не будет. Я практически здорова.
– Сейчас вам снимут кардиограмму, еще кое-какие анализы проведем, а потом поговорим. Договорились?
– Хорошо, но…
– Никаких «но», Татьяна Михайловна. У вас какой рост?
– Что?
– В сантиметрах.
– Сто семьдесят.
– А вес?
– Не знаю. Я давно не взвешивалась.
– Ну примерно.
– Шестьдесят.
– Вот видите?
– Не понимаю.
– Да разве это вес для нормальной женщины?
– Я, по-вашему, ненормальная?
– Я не о том. У вас физическое и нервное истощение, как вы не поймете?!
– Хорошо. Я буду есть как буйвол. Тогда вы меня отпустите?
– Посмотрим. А сейчас капельница. Вошла Саша со штативом в руке. Вместе с Юрием Петровичем они нашли для него удобное место. Затем Саша побежала за лекарством, а Юрий Петрович остановился на пороге, хитро улыбнулся:
– Только не плакать. Я ведь понимаю, что это никакой не симптом. Но все же воздержитесь от слез.
Когда Саша готовилась к процедуре, заиграла мелодия на мобильнике. Татьяна взяла трубку и услышала голос Петра Гавриловича:
– Татьяна Михайловна! Как же так? Такая молодая, стройная, не то что некоторые толстые развалины, и на тебе! Болеть! Нет, так дело не пойдет. Давайте поправляйтесь. Скоро День города. Сами знаете, сколько хлопот будет. Так что…
– Хорошо, Петр Гаврилыч, постараюсь. Да я здесь не собираюсь задерживаться. Скоро вернусь. Все будет в полном порядке, не беспокойтесь.
– Ну-ну. Только вы шибко-то не торопитесь. Лечитесь, а то недолеченность потом боком выйдет. По себе знаю. Я вон свой бронхит толком не вылечил, помчался на заседание Думы, и вот результат – астма началась. Не дай, как говорится, Бог! Ну, желаю вам полного выздоровления и удачи! До свидания!
Вечером приехали Тамара Федоровна с Виталием. Привезли соков, ягод, пирожков.
– Я, конечно, попросила Матвеевну огурцы с помидорами хоть разик полить, но не знаю. Она, поди, по верхушкам пройдется, и все, – переживала Тамара Федоровна за свой урожай.
– Завтра поедем домой, – успокоила ее Татьяна.
– Как «завтра»? – возмутился Виталий. – Тебя, можно сказать, чуть ли не на носилках сюда доставили, а ты уже удирать собралась.
– Мне уже значительно лучше. И потом, я дома могу прекрасно лечиться. Амбулаторно.
– А может, я поеду, а ты останешься? – спросила Тамара Федоровна.
– Нет, и не уговаривайте, – рассердилась Татьяна.
– Ладно, тебе видней, – вздохнул Виталий.
– Скажи лучше, как там Коля и Павел Федорович.
– Бате получше. Уже потихоньку ходит. А у Николая голова болит. Лекарства, конечно, снимают боль. От них его, по-моему, в сон все время клонит. Синяки стали спадать. Но рука ноет, не перестает. Он ею голову прикрывал, когда его пинали.
– Сволочи! – не выдержала Татьяна. – Прокурор обещал в течение суток найти этого урода, в бейсболке. Интересно, нашли или нет? Виталий, позвони прямо сейчас. С моего телефона. Там есть его номер.
– Тебе отдыхать надо, а…
– Звони!
Виталий от досады крякнул, качая головой, взял с тумбочки Татьянин мобильник, нашел номер прокурора, нажал кнопку.
– Алло! Здравствуйте! Это Виталий Кармашев говорит… Да. Ага. Понятно. Хорошо. Я здесь, в Привалово, так прямо сейчас и подъеду. Хорошо.
Он отключил телефон, посмотрел на Татьяну.
– Взяли этого наркомана. А главное, арестовали Симакова. Я сейчас в прокуратуру, дам показания. Все выложу: и про Красный бор, и про взятки, и про этого урода, который за тобой следил.