– Вы знаете, – сказала Татьяна, как бы извиняясь, – в абстрактной живописи я не очень ориентируюсь. Вы не могли бы провести для меня мини-экскурсию с небольшими комментариями?
– Пожалуйста, Татьяна Михайловна, рад служить. Хотя объяснять искусство – дело искусствоведов и вообще неблагодарное дело, – торопливо произнес Бежко, немилосердно шепелявя и произнося вместо «л» букву «в».
Он повел ее вдоль стен и скороговоркой делал краткие пояснения.
– Сегодня ведь больше нет школ и направлений, Татьяна Ивановна.
– Михайловна, – сухо поправила Татьяна.
– Пардон. Татьяна Михайловна. Каждый художник сам по себе. Взять меня, например. Мое агрессивное самовыражение в виде пощечин общественному вкусу никого сейчас не ставит в тупик. Ушли те времена, когда творца пытались засунуть в прокрустово ложе какого-нибудь искусственно навязываемого жанра или течения. Художник изначально свободен, ему претят всяческие указки, откуда бы они ни шли. Помните Белинского: «Мы бедны, потому что глупы»? Глупость, годами навязываемая нам сверху, сделала нас бедными, в первую очередь эстетически.
Татьяну поразили масштаб и колорит его полотен. Это были огромные холсты с неопределенным изображением в черно-красно-серых тонах. Художник избрал в качестве композиции и формы беспорядочное нагромождение волнообразных полос, пунктиров и пятен в виде клякс. Но говорил он весьма занятно. Татьяна слушала и удивлялась, сколько фантазии в человеке. Ему бы в писатели, а не кистью махать туда-сюда. Но естественно, ничего подобного она не сказала. Ее быстро утомили эти произведения, и она нашла повод, чтобы остановить разошедшегося художника.
– Извините, что отняла ваше время, – сказала Татьяна, когда они отошли от очередного «шедевра». – По-моему, вон той даме не терпится вас поздравить.
Бежко повернул голову и расплылся в щедрой улыбке. Татьяна воспользовалась паузой и пошла в противоположную сторону зала. Внезапно ее внимание привлекло относительно небольшое полотно с изображением ночного неба, а может быть, космического пространства. Привлекла прежде всего необычная для Бежко палитра. Здесь присутствовали желтый цвет и ультрамарин. Татьяна подошла ближе и поняла, что ошиблась. Издали ей показалось, что в темном небе мерцают звезды и планеты, а при ближайшем рассмотрении вместо звезд она увидела поток каких-то предметов. Хотя предметами их можно было назвать с большой натяжкой. На густом ультрамариновом фоне художник изобразил движение цветовых пятен причудливых конфигураций, названия которым не было. Правда, в одном Татьяна узрела подобие женской ножки.
– «Мужские сны», – прочитала она вслух название картины и хмыкнула.
– Ради нее одной можно вынести парад всех этих монстров, – раздался сзади голос Солодовникова. – Выставка одной картины.
– Господи, скоро я начну заикаться из-за вашей манеры подкрадываться! – оглянулась на него Татьяна.
– Татьяна Михайловна, – Солодовников встал за ее спиной почти вплотную, – не велите казнить. Я по поводу той пошлой фразы по телефону. Не знаю, как она вырвалась. Наверное, от растерянности.
– Это мне должно быть стыдно, – резко сказала Татьяна. – Звонить по ночам нелюбимому мужчине пошло и безнравственно.
– А вы по-прежнему беспощадны.
– Какая есть.
К ним подошел Бежко:
– Татьяна Михайловна, я вижу, как вы долго стоите возле моих «Мужских снов». Я знал, что она не оставит вас равнодушной.
– Да, вы правы. Она мне нравится.
– Сколько она стоит? – спросил Солодовников. Бежко растерялся, покраснел, затем выпалил:
– Десять тысяч.
– Мы покупаем ее, – спокойно сказал Солодовников и уточнил: – В долларах?
Бежко окончательно сконфузился, зачем-то воровато оглянулся и шепотом ответил:
– Да, кхм, в долларах.
– Я выпишу вам чек, – холодно сказал Солодовников и посмотрел на Татьяну: – Это подарок департаменту культуры.
– Спасибо. Но не стоит делать такие дорогие подарки, – так же холодно ответила Татьяна и отошла к другому полотну.
Бежко неуклюже ретировался к группе художников, обсуждавших какое-то воронье гнездо. Так по крайней мере выглядела серая композиция, выполненная широкой фланцевой кистью посредством вращательных движений по белому грунту.
Солодовников не отставал от Татьяны. Он вновь подошел к ней и с шумом вдохнул аромат ее духов.
– Божественно! Вы сплошная гармония, Татьяна Михайловна! Все в вас тонко и чувственно, по-женски мягко и одновременно недоступно.
– Что-то вы слишком разговорились. Куда подевалась ваша сдержанность?
– Это вы виноваты. Позади них раздался визгливый голос:
– Плужникова! Ты ли это? Сколько лет, сколько зим! С ума сойти!
– Я давно не Плужникова, Галка! – снисходительно отвечала обладательница низкого, с легкой хрипотцой голоса. – Даже странно слышать эту фамилию. А ты откуда свалилась?
– Вот с подругой пришли на выставку. Знакомься, Дина. Это Зоя. Моя однокурсница.
Татьяна повернулась и увидела трех полных женщин, удаляющихся в глубину зала. Кто из них Плужникова? Ах, почему она не оглянулась сразу? Теперь иди узнай, кто есть кто. Татьяна машинально пошла за этими женщинами. Солодовников тенью шел следом.
– Владимир Михайлович, – вдруг обратилась к нему Татьяна, – у меня к вам большая просьба.
– Буду только рад, – слегка удивился тот.
– Видите трех женщин? Мне самой к ним подойти неудобно. Не могли бы вы каким-нибудь образом узнать, кого из них зовут Зоей?
– Это очень важно?
– Важнее не бывает.
– Хорошо. Я попробую.
Он небрежной походкой пошел вдоль стены, мельком посматривая на картины и не выпуская из виду объект наблюдения. Татьяна, к которой подошла известная поэтесса и начала рассказывать о своем путешествии в Японию, вежливо слушала и краем глаза следила за передвижениями Солодовникова. Вот он приблизился к этим трем и, делая вид, что читает надпись на картине, стал прислушиваться к их разговору. Татьяна отвлеклась на приветствие знакомого чиновника из правительства, непонятно какими ветрами занесенного на эту выставку. Вдруг Солодовников оказался рядом.
– Извините, Татьяна Михайловна. Вас можно на пару слов? – спросил он и, бесцеремонно взяв ее за локоть, утянул от изумленной поэтессы.
– Нельзя же так, – прошипела Татьяна. – Что о нас подумают?
– Они собираются уезжать.
– Кто? Эти дамы?
– Да. Я узнал, кто из них Зоя. Вон та, в желтом топе и голубых бриджах.
– Как же нам быть? Мне надо узнать ее адрес.
– Ну, детектив какой-то, ей-богу!
– Он и есть. Не удивляйтесь. Я потом вам расскажу.
– Хорошо. Тогда вот что. Идем за ними. Я на машине. Надеюсь, они тоже. Продолжим слежку.
– Вы идите первым. А я попрощаюсь с директором. Вон он как раз сюда идет.
Зоя прошла на парковку и села в серебристый «фольксваген». Татьяна едва успела подбежать к «саабу» Солодовникова, как «фольксваген» тронулся с места и выехал на тихую улицу с односторонним движением.
– Только не упустите! – вцепилась Татьяна в руку Солодовникова.
– Постараемся, – пробормотал он и нажал на газ. К магистральной улице, куда собиралась свернуть Зоя, они подъехали вовремя – как раз загорелся зеленый свет. Теперь можно было не опасаться, что они упустят Зоину машину.
– Так в чем все же дело? – не утерпел Солодовников. – Меня так и распирает любопытство. На соперницу она не тянет. Стара. Да и фигура оставляет желать…
– Я все поражаюсь, как бывает обманчиво первое впечатление!
– Это вы о моей пресловутой сдержанности?
– Ну да.
– Я ведь объяснил, что всему причиной вы, и только вы. Неужели вам это не знакомо? Вдруг среди серого, будничного дня появляется человек, который моментально сдвигает с места твою привычную ось, и ты начинаешь вращаться уже с другой скоростью и с другим наклоном.
– Знакомо.
– Тогда зачем удивляться?