Зато он был не просто историком по-преимуществу - κατ' εξοχήν, но первоклассным историком и другого такого у нас больше нет. Филологии научиться у Ю. В. было нельзя, но никак нельзя зачислить его и в представители «исторического живописания» («Geschichtsmalerei»), противостоящего «историописанию» («Geschichtsschreibung»), его наука была строгой и лишь романтический склад души придавал некоторым его трудам субъективный облик (особенно ставшей уже знаменитой книге «Цена свободы и гармонии»). Как никому другому я обязан ему тем, что стал именно историком, а его пристрастие к Греции способствовало тому, что мне так часто приходят на ум слова великого востоковеда Теодора Нёльдеке: «Чем больше я занимаюсь азиатами (Orientalen), тем больше любви вызывают у меня греки».
Нет особого смысла останавливаться на тех или иных частных недостатках работы, имеющей такую судьбу, просто надо иметь в виду (но - без унижающей снисходительности, которая вызвала бы негодование Ю. В.), что дитя не было выпестовано родителем. Подготовить книгу к печати так, как это мог бы сделать один Ю. В., всё равно невозможно, но это еще не основание навсегда оставить ее в рукописи; убежден, что вот это как раз и было бы безответственным. Ясно во всяком случае, что речь идет о труде, без внимательного изучения которого дальнейшая работа в этой и смежных сферах во многом утрачивает смысл.
Годы идут и, помимо актуального интереса, в данных обстоятельствах, книга представляет уже объект и для истории науки: нетрудно заметить, хотя бы сопоставляя ее оглавление со списком трудов Ю. В., сколь многие из них выросли из нее: это все его работы о Спарте, о греческом полисе, о Гомере как историческом источнике; от Гомера - прямой путь к микенской Греции (но также и к «Поэзии мифа и прозе истории» [Л., 1990]), а оттуда- и к минойскому Криту и предыстории Эгеиды, вдруг вновь выводящих его к проблематике полиса в «Островных поселениях эгейского мира в эпоху бронзы» (Л., 1989) и в последней книге «От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа» (СПб., 2002).
Ю. В. работал как в «старые добрые времена»: брал лист бумаги и сразу - набело - крупным уверенным почерком писал, вместе с примечаниями, сразу прикидывая их объем, а если не помещалось - продолжал писать их на обороте; выплывавшие по ходу дела и не учтенные вовремя ссылки на литературу находили себе место на полях. Наутро он перечитывал написанное и если находил его неудовлетворительным - смятый комок бумаги беспощадно отправлялся в мусорную корзину; потом все писалось наново. Получавшийся в итоге манускрипт передавался машинистке, своей пишущей машинки в доме не держали (предложение завести компьютер, думаю, вызвало бы у него недоумение). Машинопись вычитывалась и передавалась жене, она вписывала греческие тексты.
Таким образом, все опечатки и прочие огрехи подобного рода, которые обнаружит читатель, будут целиком на совести редакции. Редакция старалась насколько возможно бережно относиться к авторскому тексту и прибегала лишь к самым очевидным коррективам. Некоторые поправки и дополнения оформлены в виде подстрочных примечаний (или продолжений авторских). В личном экземпляре Ю. В. имеются немногочисленные маргинальные пометки преимущественно библиографического характера; они включены в тексты соответствующих примечаний. Редакция проделала необходимую техническую работу над машинописным текстом, затем - над его компьютерной версией; кроме того были обновлены ссылки на ряд древних авторов, сочинения которых дошли во фрагментах, выверена большая часть текстов и переводов, несколько детализировано оглавление (Глава V) и, наконец, составлены указатели.
В распоряжении редакции имеется рукопись отзыва одного из официальных оппонентов диссертации Ю. В., профессора Саратовского Университета В. Г. Боруховича[6]. Считая доказанными основные положения диссертации, он выражал уверенность, что «после некоторой редакционной доработки монографию Ю. В. Андреева следовало бы издать; эта книга, без всякого сомнения, привлечет внимание широких кругов научной общественности как в нашей стране, так и за рубежом». Отзыв содержит и немало конкретных критических замечаний. С любезного согласия автора редакция в той или иной форме использовала наиболее существенные из них при подготовке книги к печати. Так, Борухович совершенно справедливо упрекает Ю. В. в недостаточном использовании данных античных источников о совместных (мужских, конечно) трапезах у других древних народов, что способствовало бы «более глубокой аргументации выдвигаемых положений» в разделе о мужских союзах в поэмах Гомера. Сомнения вызывает также «смелая и оригинальная гипотеза» Ю. В. о женихах Пенелопы как о примере мужского союза у Гомера: «Дело в том, что эти женихи происходят не только с острова Итаки, и сборище их не характеризуется ни племенным, ни территориальным единством. Да и сам этот союз - с целью сватовства к одной невесте - выглядит как-то странно. Этнографические параллели, как кажется, мы не найдем. Было бы правильнее сказать, что быт женихов «Одиссеи» может воспроизводить черты, характерные для мужских союзов». Ю. В. «несколько сгущает краски», когда он пишет, что цари у Гомера «изображаются живущими за счет народа»: на самом деле выражение δημοβόροι βασνλήες, «цари-мироеды», на которое ссылается Ю. В., встречается у него лишь раз (Il. I, 231), причем это слова разгневанного Ахилла, который и сам басилевс, брошенные им Агамемнону, и, таким образом, «носят в контексте отнюдь не социальный, а личный характер».