Зашел я на фабрику, где работала знакомая В., которой он якобы мог передать секретные сведения. Оказалось, она передовик производства, депутат Красноармейского городского Совета, награждена орденами, ее портрет помещен в Аллее трудовой славы. То есть характеризуется самым положительным образом. В профкоме фабрики я попросил организовать с ней встречу. Женщина пришла, я задал несколько вопросов, попросил высказать ее мнение о В., вспомнить, о чем они чаще всего говорили. Она ответила, что ее уже расспрашивал представитель КГБ, она и ему сказала, и мне повторит, что встречались они с В. всего несколько раз и никогда на служебные темы не переходили. Спросила, а что произошло с В.? Я ответил, что кто-то написал на него анонимный донос. Она была этим огорчена, потому что считала В. хорошим человеком.
Вернувшись, я составил справку обо всем, что узнал, и доложил эту информацию Борису Глебовичу. Меня, честно говоря, удивляло: такой крупный руководитель и так беспокоится о рядовом инженере. Но Борис Глебович не оставил без внимания мое мнение, мнение одного человека, идущее вразрез с выводами целой комиссии. Для него оно было зацепкой, возможностью спасти В., если тот действительно не был виноват в том, что ему приписывали. Так и оказалось.
Мне думается, что Борис Глебович обрадовался, когда окончательно выяснились порядочность В., его невиновность.
У меня создалось твердое мнение, что Борис Глебович любил людей, искал в них хорошие черты, защищал их, помогал им и многое решал в их пользу. Он был против несправедливых наказаний (излишне говорить, наверное, что сам он никогда не прибегал к ним)».
Н. Г. Добровольский, долгие годы руководивший спортивной работой во ВНИИЭФ и городе: «Чтобы показать, насколько Борис Глебович был внимательным и отзывчивым к нуждам простых людей, приведу пример из личной жизни. В апреле 1957 года мою шестимесячную дочь вместе с женой положили в стационар на лечение. Я каждый день спрашивал врачей, какой они поставили диагноз, и каждый день слышал разные ответы. Свои переживания я старался не показывать окружающим, но после одного из докладов о спортивной жизни на объекте Борис Глебович спросил, чем я так расстроен. И я рассказал про болезнь дочери. Он тут же позвонил начальнику МСО тов. А. И. Белову и попросил его разобраться в ситуации. Вскоре прямо на стадион, где находился мой кабинет, прибыла машина «скорой помощи», и мне предложили собраться, чтобы сопровождать жену и дочь на транспортном самолете в Москву. Из аэропорта нас отвезли в Морозовскую больницу. После непродолжительного лечения дочь выздоровела».
Последние годы работы Бориса Глебовича во ВНИИЭФ были далеко не безоблачными. Напряжение производственных планов возрастало, в институте и вокруг него возникали различные драматические ситуации. Менялась и обстановка в стране. Здоровье Музрукова стало все заметнее сдавать. А он не позволял себе расслабиться ни на минуту.
Вот что пишет в своих мемуарах В. Д. Музрукова: «В 1972 году в наших краях стояло жаркое лето. Кругом пылали лесные пожары, подбираясь и к лесным площадкам объекта, на которых размещалась взрывчатка. Борис Глебович был очень озабочен. Много времени проводил на жаре, в разъездах по территории. Самочувствие его резко ухудшилось. Но он отказывался от лечения, о больнице вообще слышать не хотел. Совсем больной, стремился на работу, на экстренные заседания горкома. 30 октября 1972 года у Бориса Глебовича случился инфаркт…»
В. А. Голубев: «В 1972 году я был избран секретарем парткома КБ-1, и вот что меня удивило. Одним из первых, кто посетил партком, был Б. Г. Музруков. “Ну что, секретарь, мы будем делать с планом испытаний, его постоянно лихорадит, в чем дело, где слабое звено? Разберитесь”. Задача была поставлена им четко и ясно. Способ решения предлагался следующий: назначалась комиссия специалистов, должен был проводиться анализ ситуации, затем — вырабатываться рекомендации для руководства института с тем, чтобы были приняты действенные меры. Так мы и сделали — через месяц рекомендации парткома были представлены Б. Г. Музрукову. Но жизнь оказывалась сложней, и все чаще идеально составленные планы выполнить было уже невозможно».
Из воспоминаний ветерана ВНИИЭФ Н. В. Демидова: «По-моему, это было в 1973 году. Как-то раз Борис Глебович предложил провести анализ хода его рабочего дня. Наблюдение за его работой велось две недели. В результате выяснилось, что в среднем за день Борис Глебович контактирует с тридцатью семью сотрудниками различного ранга, а средняя продолжительность одной беседы равна пяти минутам. И еще: среди всех решаемых вопросов неоправданно велик процент оперативных.