Юри говорила в шутливом тоне, но ее глаза пристально, серьезно смотрели на Лину.
Лина перестала улыбаться. Оглянулась на стол, где лежал электронный цветочник. Он казался совершенно новеньким, но на самом деле это был почтенный старичок - просто с ним бережно обращались. Очень сложная конструкция, старомодная форма - таких сейчас нигде и не встретишь. Благородный блеск на его поверхности говорил о том, что его много раз касались заботливые руки.
- Да, это, пожалуй, верно… Ну конечно, верно!… Но тогда я не имею права владеть таким инструментом. Ты знаешь, откуда он у меня? Его сделал один ученый, кибернетик, большой друг моего отца. Он трудился над ним почти всю жизнь, это было нечто вроде его хобби… Потом, незадолго до смерти, он подарил инструмент отцу, а уж от отца он перешел ко мне… Нет, не спрашивай имени изобретателя, оно тебе ничего не скажет. Он был гений, но гений непризнанный. Как я ему благодарна, если бы ты знала! Он настоящий творец этих прекрасных цветов, а я тут ни при чем.
- Да перестань! Я же пошутила, а ты приняла всерьез! Юри, несмотря на свою беспечность, кажется, немного расстроилась. - Каким бы совершенным ни был инструмент, он не более чем послушная машина, наделенная электронным мозгом. Принцип устройства у всех у них одинаковый - электромагнитный импульс выбивает из орбит и заставляет фосфоресцировать внеядерные электроны содержащихся в воздухе кислорода, азота и аргона. Ты сама должна понимать, что в этом отношении между инструментами нет никакой разницы. Значит, дело тут в мастерстве, в идее, в творческой фантазии. Короче - в твоем таланте.
Лина печально посмотрела на возбужденную Юри.
- Нет, Юри, нет, нет… Ты говоришь о творчестве,… А я в последнее время не получаю никакого удовлетворения от электронного цветочника, не то что раньше… - Лина хотела что-то добавить, но плотно сомкнула губы. На языке у нее вертелся вопрос - почему?… почему?…
Но спроси она, и Юри увидела бы ее насквозь. И тогда вся тоска, вся боль и усталость, накопившиеся в душе за долгие годы, хлынут наружу. Нет, ей не хочется выглядеть жалкой и беспомощной! Лина улыбнулась как ни в чем не бывало.
- Впрочем, все это ерунда. Просто, наверное, машины, даже самые умные, порой надоедают. Иногда мне даже хочется повозиться с живыми цветами, как это делали в древности…
- Ну что ты! Во-первых, живые цветы страшно недолговечны, а во-вторых, их краски не поддаются никаким изменениям, и это очень неудобно. Но если уж тебе такие мысли приходят в голову… - Юри немного подалась вперед. - Послушай, Лина… Мне хотелось бы серьезно поговорить с тобой…
- Да?
- Сколько тебе лет?
Лина рассмеялась.
- Вот чудачка! Будто не знаешь…
- Знаю, конечно. Шестьдесят восемь, не так ли?
- Совершенно правильно. Совсем уже бабушка.
- Ну это ты брось! Мне на десять лет больше, а я все еще прыгаю. Посмотри-ка на меня! По-моему, очень милая дамочка средних лет! - Юри звонко засмеялась. - Хорошо все-таки жить в двадцать втором веке! Столетие назад я бы считалась старой развалиной или давно бы уже лежала на кладбище.
- Не понимаю, куда ты клонишь…
- Да просто хотела поинтересоваться, не собираешься ли ты вступить в долгосрочный брак.
- Нет.
- Да… понимаю. В долгосрочный брак лучше вступать до пятидесяти. В нашем возрасте уже лень заводить эту канитель.
- Юри, скажи откровенно, почему ты вдруг об этом заговорила?
Почувствовав в голосе подруги нотки легкого раздражения, Юри затараторила:
- Я подумала, если ты не собираешься замуж надолго или навсегда, значит, у тебя пока что не будет обременительных домашних обязанностей… Не согласилась бы ты читать лекции у нас в Институте электронного цветосоставления? Погоди, не перебивай, выслушай меня до конца! Знаю, профессионализм тебе претит. Но все же подумай об этом. Просто грех скрывать такое мастерство! Вообще-то я понимаю твое отношение к искусству - это для тебя святыня. Но все же нельзя быть такой пуританкой и максималисткой! Ты и искусство, и больше никого и ничего. Но ведь это же - пустота, вакуум! Ты думала когда-нибудь, какое счастье поделиться своими знаниями, способностями, умением с молодежью? Преподавание дает большую радость. Я и сама не знаю, как бы прожила в наш безумный век, если б каждый день не чувствовала контакта с учениками… Ну ладно, пока. Подумай об этом.
Лина протянула было руку, словно хотела удержать стереоскопическое изображение Юри, но оно побледнело и исчезло. Значит, видеофон уже отключили.
Юри умела красиво уходить. Вот и сейчас сказала все, что хотела, не стала слушать возражений, оставив за собой последнее слово, улыбнулась на прощанье и исчезла.
Глядя на пустое пространство перед видеофоном, где еще секунду назад стояла ее подруга, Лина ощутила смутное беспокойство. Была - и нет ее. Она, Лина, снова в одиночестве… Разве не то же самое испытывает она, когда завершает очередную электронную картину: сначала вдохновение, творческий взлет, а потом - пустота…
Болтовня Юри разбередила ее. Впрочем, подруга недвусмысленно намекала на тоску, которую испытывает художник-одиночка. Но раньше Лина ничего подобного не замечала. Электронный цветочник, покорные клавиши, яркие видения в глубине комнаты. Это было счастье. А за последние два-три года все изменилось. После очередного сеанса - разочарование, а не удовлетворение. Острое чувство тоски, сосущее, как боль под ложечкой. В первое время Лина думала, что все это блажь. Нельзя поддаваться мимолетным настроениям. Разве не в искусстве смысл ее жизни? Разве это может надоесть? Ведь совершенствованию мастерства нет предела… Но, очевидно, предел был. Достигнув вершин мастерства и даже не сознавая этого, Лина заскучала. И тоска, впервые посетившая ее в минуту душевной усталости, заняла прочное место в ее жизни. Да, это Лина понимала.