— А большой? — шепнул Глеб.
— Магна, или источник силы. Пальцы — как бы проводники, а тэнгу замыкает их в определённом порядке.
— И что ему это даёт?
— Силу, — кратко бросил Дзиро. — Присмотрись повнимательнее.
Глеб присмотрелся и понял, что тэнгу не просто «замыкал» пальцы: он рос! Глеб вспомнил, что в их первую встречу дух был ростом метра три. Кимоно его не рвалось — тоже росло, как и меч на поясе; даже перья, выпавшие из сложенных крыльев, удлинялись прямо на полу.
Тень тэнгу ползла за круг, уже достигнув свечей. Глеб покосился на Дзиро:
— А ты владеешь Кудзи-ин?
Он спросил это, чтобы отвлечься: предстоящий обряд пугал до чёртиков. Дзиро мотнул головой:
— Нет… да мне и не надо…
— Почему не надо? Пригодилось бы… Перед дракой, например…
Дзиро усмехнулся:
— Не считая учебных спаррингов, ты первый, с кем я дрался без приказа, — он почему-то глядел в стену. — Я говорил ведь, что мне дают задания. Ерунду всякую: наказать лавочника, не заплатившего клану, или ещё кого… В ночь, когда погиб Тору, я как раз этим и занимался, а иначе не опоздал бы на парад.
Дзиро ненадолго умолк. Глеб тоже молчал, понимая, что ему надо выговориться.
— Я к тому, — проронил Дзиро, — что мне всегда приказывали: избей этого, или того… Не сможешь избить, примени магию. Раньше меня побаивались, зная, чей я сын, а теперь боятся по-настоящему. Но ты первый, кто дал мне в морду и с кем я дрался от злости.
— Тогда с почином, — ляпнул Глеб.
Дзиро ответил без иронии:
— Ага… И это… За камень… извини.
— Извиняю, — Глеб почесал нос. — Ты мне всё-таки жизнь спас.
Баюн подошёл к креслу:
— Как трогательно! А теперь обнимитесь.
Глеб хотел дать ему щелбан, но дух отскочил.
Горо повернулся к ним: лицо его блестело алым, брови топорщились, глаза пялились, как с маски демона. Длинный нос будто венчался свёклой… Он и раньше ею венчался, но «свёкла» стала больше.
— Пора, — тэнгу глянул на Баюна, потом на Дзиро. — Вы будете мешать. Выйдете.
— Эй, — вскинулся Баюн, — вообще-то я его фамильяр!
Глеб заставил себя вмешаться:
— Раз так надо, выходите.
Дзиро кивнул и вышел первым. Баюн помедлил, но последовал за ним.
В животе Глеба будто ползала жаба. Тэнгу посмотрел на него:
— Не передумали?
— Не передумал, — чтобы встретиться с ним взглядом, Глеб задрал голову. Дух кивнул, поднял его вместе с креслом и прежде, чем Глеб опомнился, перенёс в круг:
— Если вы носите амулеты, их нужно снять.
Вынув из-под футболки слезу Архаила, Глеб снял её и отдал Горо. Тот положил амулет на подоконник. Глеб дёрнул плечами:
— Это всё…
Тэнгу достал из кармана стеклянный шар:
— К концу обряда он заполнится тем, что вы видели в «Грей Тауэре».
— Как диск, куда перенесли данные? Ясно…
Но продолжение было хуже:
— Я постараюсь сделать всё быстро. Когда боль пройдёт, покажется, что вы спите, но это будет не сон.
— Межграничье? — бросил Глеб. — Баюн сказал про него… А без этого нельзя?
Тэнгу покачал головой:
— Либо так, либо вы почувствуете всё, что я делаю: боль растянется на час и будет невыносимой.
Глеба передёрнуло:
— Уж лучше межграничье…
Он от страха вспотел. Горо взял с подоконника сосуд, похожий на блюдце, подошёл к бочонку, до краёв наполненному саке, зачерпнул из него и вернулся к Глебу:
— Выпейте.
— Склонение несовершеннолетнего к распитию спиртного… — нервно пошутил Глеб.
Взяв сосуд, он сделал глоток. Голова закружилась: в саке явно было что-то ещё.
Тэнгу кивнул:
— Теперь приступим.
Нависнув над Глебом, дух коснулся его лба. Кожу сильно обожгло. Глеб вспомнил встречу с Далебором: когда тот вложил в него ингениум, руки мага были горячими.
А потом стало по-настоящему больно.
В череп будто влили кипяток, и он сотнями игл пронзил тело. Глеб заорал, вцепившись в кресло; наверное, крик слышали Дзиро с Баюном, но ему было всё равно. К счастью, длилось это недолго — секунд семь… Но и они могут казаться вечностью.
Затем наступила тишина.
Пространства не было.
Не было ни звуков, ни запахов. Пустое, беспредельное нигде… В котором вдруг что-то мелькнуло.
Светящаяся точка.
Возникла мысль — неясная, блёклая — и оформилась в вопрос: он сидит или лежит?
И вообще, есть ли у него тело?
Мысли заполнили сознание, и нигде стало темнотой. Может, потому что он вспомнил, что такое темнота?