— В конце концов, люди выходят замуж в любом возрасте, в абсолютно любом, — уверенно сказала миссис О’Хейген, заставив сердце своей дочери екнуть.
— А если учесть, что творится с церковью, скоро даже представители духовенства будут вступать в брак, и отец Херли будет спускаться к завтраку в халате, — съязвила Хелен.
Они все рассмеялись, включая отца Херли, который сказал, что не сделал бы такого, даже если бы был на сорок лет моложе.
И вскоре они вернулись на Розмери-Драйв. Соседи, которые не были приглашены, махали им руками и выкрикивали поздравления. Зажгли огни и подали ужин.
— Так шумно, как на настоящей вечеринке, — не веря своим глазам, сказала Дейдра мужу.
Она раскраснелась, а волосы растрепались и теперь были мягче. На лбу и над верхней губой проступили капельки пота.
Десмонд был тронут ее волнением.
— Это и есть настоящая вечеринка, — сказал он, нежно дотрагиваясь до ее лица.
Это прикосновение было странно, но она не отшатнулась. Она улыбнулась ему:
— Наверное, так и есть.
— И твоя мама со всеми ладит, — сказал он.
— О да.
— Брендон прекрасно выглядит, правда? Он сказал, что приедет в центральный магазин Розмери, чтобы посмотреть, как там все работает.
— Он будет ехать от Анны рано утром вместо того, чтобы остаться здесь, у себя дома? В своей комнате? — Она до сих пор не верила, что он не останется.
— Это больше не его комната, это кабинет, Дейдра.
— Но для него нашлась бы комната, — сказала она.
— Да, он и останется, но как гость.
— Как член семьи, — поправила она.
Еще несколько месяцев назад Десмонд Дойл просто подыграл бы жене, особенно когда она придумывала истории про его мистическую карьеру в «Палаццо» и рассказывала их Морин и своей матери, стараясь, чтобы эти истории не услышали Фрэнк и Рената. Как хорошо теперь было обрести свое место. В первый раз в жизни быть предоставленным самому себе, а не Палаццо. Это придавало ему немного самоуверенности, которую всегда искала в нем его жена, но которой он никак не мог обрести в «Палаццо».
— Мама нормально разговаривает с папой, — заметил Брендон Анне. — Так часто бывает?
— Никогда прежде не видела, — сказала она. — Не хочу расстраивать тебя, но мне кажется, что ты стал свидетелем уникальной сцены.
Как только они посмотрели на них снова, мама уже разговаривала с работником банкетной службы. На кухне что-то разбилось.
— Должно быть, это Хелен, — грустно сказала Анна. Так оно и было.
Хелен расставляла по торту свечки. Она купила двадцать пять свечей, но забыла про подсвечники. Ей удалось найти только четырнадцать, и она недоумевала почему.
— Наверное, потому, что после этого возраста людям больше не хочется задувать свечки, — сказала Анна. — Мама, возвращайся к гостям, я сама со всем разберусь.
— Вопрос не в том, чтобы разобраться. — Хелен обиделась и злилась. — Я просто хотела создать праздничное настроение.
Филиппа сказала, что по договору предполагался торт с жареным миндалем и кремовой надписью: «Десмонд и Дейдра, октябрь 1960 года».
— Я думаю, так лучше. Как ты считаешь, Хелен? — Анна разговаривала с ней как с собакой, у которой изо рта шла пена, или с четырехлетним ребенком, который сильно отставал в развитии. Кен Грин говорил ей, что очень часто разговаривает с людьми таким образом и все считают его терпеливым человеком, на которого можно положиться. — Не думаешь, что нам стоит предоставить это банкетной службе? — Анна четко произносила каждое слово.
— Да пошла ты, — сказала Хелен.
Анна подумала, что религиозная жизнь Хелен явно подходила к завершению.
Хелен выбежала в сад.
— Мне сходить за ней? — спросила Филиппа.
— Нет, там она в безопасности. Она никого не сможет покалечить и ничего не сломает. — Анна решила, что Кен бы гордился ею в эту минуту. А еще она подумала, почему так часто вспоминает о нем.
Хелен села, обхватив руками колени. Так она сидела в детстве, думая о том, как несчастна, как нелюбима и никем не понимаема. Она услышала шаги. Это или Анна, которая будет просить ее вернуться и не устраивать сцен, или мама, которая попросит не сидеть на холодном камне, или бабушка О’Хейген, которая будет спрашивать, с чего это она решила податься в монахини. Она подняла глаза. Это был Фрэнк Квигли.
Она не могла шевельнуться от ужаса. Голова закружилась. Он, конечно, не собирался притрагиваться к ней. Не в доме ее родителей.
— Я слышал от твоего отца, что ты собираешься покинуть Сент-Мартинс, — сказал он.