Рот мисс Буттс открылся и захлопнулся. И Сьюзан заметила, что она довольно маленькая. Она носила голову выско поднятой, ее голос был высок, она выражалась высоким слогом – все в ней было высоким, за исключением роста. Удивительно, как она ухитрялась держать эту деталь в тайне от окружающих.
– Но мне лучше отправиться в постель, – добавила Сьюзан. Ее рассудок отплясывал под аккомпанемент адреналина. – Да и вам тоже. В вашем возрасте не следует скитаться по этим холодным коридорам в такое позднее время, как вы полагаете? Да к тому же завтра выпускной. Вы же не хотите выглядеть усталой, когда приедут родители?
– Э-э-э… да. Да. Благодарю тебя, Сьюзан.
Сьюзан подарила полностью сбитой с толку учительнице еще одну горячую улыбку и направилась в спальню, разделась в полной темноте и укрылась простыней.
В комнате царила тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием девяти девочек и ритмическое бурчание, исторгаемое принцессой Жадеитой. Через некоторое время к этим звукам присоединились сдавленные рыдания – и долго не умолкали. И еще так много оставалось наверстать.
Смерть, находящийся далеко за пределами мира, покивал. Или ты выбираешь бессмертие, или человечность.
Каждый должен выбрать сам.
Это был последний день семестра, и оттого он проходил в совершенном беспорядке. Некоторые девушки уехали пораньше, родители всевозможных рас прибывали потоком и об учебе не могло быть и речи. Все молчаливо согласились с тем, что сегодня правила школы могут и отдохнуть.
Сьюзан, Глория и принцесса Жадеита медленно шли в сторону цветочных часов. Было где-то без пятнадцати ромашкового.
Сьюзан была спокойна, но внутри натянута, как струна. Она удивлялась, отчего искры не сыпятся с кончиков ее пальцев.
Глория купила в лавке на улице Трех Роз пакет вяленой рыбы. Из нее исходил едкий уксусно-холестериновый аромат, но без оттенка сушеной гнили, которую в лавке обыкновенно добавляли для остроты.
– Отец говорит, что я вернусь домой и выйду замуж за какого-то тролля, – сообщила Жадеита. – Эй, если тебе попадутся приличные рыбьи кости, отдай их мне.
– А ты его видела? – спросила Сьюзан.
– Нет. Но отец говорит, что у него великолепная большая гора.
– А я бы на твоем месте не согласилась, – заявила Глория с полным ртом рыбы. – Я бы топнула ногой и сказала «нет». А, Сьюзан?
– Что? – переспросила Сьюзан, которая задумалась о чем-то своем. Когда ей все повторили, она сказала:
– Нет. Я бы сначала посмотрела, на что он похож. Может быть, он симпатичный. Да вдобавок с горой.
– Да, это логично. Твой папаша не присылал тебе картинку? – спросила Глория.
– О, да, – сказала Жадеита.
– И…?
– Ну… на ней есть несколько прекрасных расщелин, – ответила Жадеита задумчиво. – И ледник – папаша говорит, он и летом не тает.
Глория одобрительно покивала.
– Да, вроде симпатичный парень.
– Но мне всегда нравился Утес из соседний долины. Отец его ненавидит. Но он все время трудится и откладывает, и скоро скопит на свой собственный мост.
Глория вздохнула.
– Иногда так трудно быть женщиной, – заметила она, пихая Сьюзан. – Хочешь рыбки?
– Я не голодна, спасибо.
– Она на самом деле неплоха. Не то несвежее дерьмо, которым они торгуют обычно.
– Нет, благодарю.
Глория опять толкнула ее.
– Хочешь найти и себе парня? – спросила она, лукаво улыбаясь в бороду.
– С чего бы мне хотелось?
– О, порядочно девушек набежит туда сегодня, – сообщила гном. Она придвинулась поближе. – Там у них работает новенький. Готова поклясться, что он из эльфов.
У Сьюзан внутри словно взяли аккорд.
Она остановилась, как вкопанная.
– Так вот он о чем! То, чего еще не случилось!
– Что? Кто? – спросила Глория.
– Лавка на аллее Трех Роз?
– Точно.
Дверь в дом волшебника была распахнута. Волшебник вытащил кресло-качалку на порог и теперь почивал на солнышке. Ворон устроился у него на шляпе. Сьюзан остановилась и уставилась на него.
– Не желаешь ли сделать какое-нибудь заявление?
– Кар-кар, – ответил ворон и встопорщил перья.
– Отлично, – сказала Сьюзан.
Она отправилась дальше, опасаясь покраснеть. За ее спиной чей-то голос произнес:
– Ха! Она проигнорировала его.
Среди всякого хлама в сточной канаве возникло стремительное движение, и из-под клока оберточной бумаги донеслось:
– СНИХ-СНИХ-СНИХ.
– О да, страшно смешно, – отозвалась Сьюзан.
Она двинулась дальше.
И бросилась бежать.
Смерть, улыбаясь, сложил увеличительное стекло и отвернулся от Плоского Мира, чтобы натолкнуться на внимательный взгляд Альберта.
– ПРОСТО ПРОВЕРИЛ, – обяснил он.
– Да-да, хозяин, – сказал Альберт. – Я оседлал Бинки.
– ТЫ ПОНЯЛ – Я ПРОСТО ПРОВЕРИЛ?
– Как скажете, хозяин.
– КАК ТЫ СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ?
– Прекрасно, Хозяин.
– БУТЫЛКУ НЕ ПОТЕРЯЛ?
– Нет, хозяин, – она была спрятана в шкафу у Альберта в комнате.
Он проводил Смерть во двор конюшни, помог взобраться в седло и подал косу.
– А СЕЙЧАС Я ДОЛЖЕН ОТЛУЧИТЬСЯ, – сказал Смерть.
– В увольнительную, хозяин?
– И ПЕРЕСТАНЬ ЛЫБИТЬСЯ.
– Да, хозяин.
Смерть поскакал прочь, но неожиданно для себя поворотил лошадь в сад.
Он остановил ее перед совершенно обыкновенным деревом и какое-то время разглядывал его.
– ПО-МОЕМУ, ВЫГЛЯДИТ АБСОЛЮТНО ЛОГИЧНО, – наконец изрек он он.
Бинки послушно повернула прочь и порысила в сторону мира.
Его земли и города замелькали под ним. Голубое пламя замерцало на лезвии косы.
Смерть вдруг ощутил, что кто-то обратил на него внимание. Он поднял глаза и посмотрел на вселенную, которая наблюдала за ним с живым интересом.
Голос, который слышал только он, вопросил: «Так ты бунтарь, маленький Смерть? Против чего?»
Смерть обдумал вопрос. Если на него и существовал ответ, он не пришел ему в голову. И Смерть проигнорировал его. Он скакал к живым людям.
Они нуждались в нем.
А где-то, в каком-то совсем ином мире, далеко-далеко от Диска, некто берет в руки инструмент, эхом отзывающийся на ритм его души.
Этот ритм никогда не затихнет.
Он вечен.