— Томас не кажется таким. Я знаю его отца.
— Тогда, раз вы настолько ему доверяете, вызовите для разговора. Пусть всё объяснит. Так долго продолжаться не может!
Некоторое время Магдалена ещё ворчала и ругалась, восхищая графа своей латынью, и в конце концов он согласился. Прошло несколько ленивых дней, наступил тот самый судный вечер, когда лорд Стерлинг, граф Монтро и Томас собрались в большом кабинете для серьёзного разговора. Джеймс Гилли не умел излагать столь же красочно и яростно, как Магда, но он был суров и настойчив в вопросе, касающемся его племянницы.
Поведав о своих переживаниях, граф украдкой взглянул на старшего Стерлинга. Мужчина стоял вполоборота у окна и весь разговор молчал, придерживаясь своей безучастности. Возможно, его задело упоминание об их с сыном личных конфликтах, касающихся будущего Томаса и его желаний служить на море. Сейчас лорд Стерлинг с холодностью во взгляде смотрел через окно на внутренний двор своих владений.
Что же до самого виновника? Стоило отдать ему должное, как спокойно воспринял он аргументы, выдвинутые другом семьи. На лице молодого человека не дрогнул ни один мускул, хотя граф Монтро не мог не заметить налитые кровью потемневшие серые глаза. Джеймс Гилли вспомнил о том, что Томас мало спит и много читает по ночам, возможно, дело было в этом.
Когда Томас достал из внутреннего кармана своего далеко не нового редингота записную книжку, его отец нетерпеливо вздохнул. Джеймс дождался, пока молодой человек изложит на бумаге всё, что требовалось, и протянет ему вырванный листок.
— Стоит ли мне читать про себя или… — граф засомневался, поглядывая то на отца, то на сына.
Томас равнодушно махнул рукой, и Джеймс Гилли зачитал вслух:
«Милорд, я уважаю Вас и тем более уважаю Вашу привязанность к племяннице. Разумеется, в моих словах Вы не найдёте необходимого доказательства, однако они всё, что у меня есть. Мои слова и чувства — иных аргументов я не имею. Всецело полагаюсь на Вашу милость, ибо сказанное мной далее — искренне и бескорыстно. Амелия — чудесный, но одинокий ребёнок, ищущий поддержку своим увлечениям и сочувствие её скорби. Ни о чём ином я и не думал помышлять. Если наша дружба показалась Вам подозрительной, уверяю, ничего, кроме нежности и теплоты по отношению к ней я не испытываю. Разумеется, в случае, если Вы или мой отец решите, что я сам оказываю дурное влияние на Амелию, я буду вынужден, не без сожаления, это общение прекратить».
Ощутив внезапно краткий укол сочувствия, граф Монтро прервал чтение. Но Магдалена оказалась по-своему права, поэтому сейчас отступать было нельзя. Он слегка откашлялся и произнёс:
— Дорогой мой, безусловно, я верю вам, и если бы я напрямую спросил, прикасались ли вы недозволенно к моей племяннице, а вы ответили «нет», я бы поверил незамедлительно… но дело отныне не столько в вас, сколько в ней. В нашем общем положении. Рано или поздно вы пойдёте своим путём. Полагаю, это произойдёт в ближайшем будущем, так ведь?
Томас никак не отреагировал. Он стоял на месте, упрямо глядя графу в глаза. Но на лице его уже читалось раздражение.
— В любом случае Амелия не сможет оставаться со мной вечно, и вскоре тоже остепенится, — поспешил напомнить Джеймс Гилли. — Её привязанность к вам, мой мальчик, скорее связана с этим мятежным подростковым периодом, но и это пройдёт. Она гораздо взрослее, чем кажется, оттого и слухи распространяются быстрее. Видите ли, что я хочу сказать…
— Ты женишься на Амелии или нет? — живо отозвался лорд Стерлинг.
Его сын в то же мгновение побледнел и вытянулся, как по стойке смирно, от растерянности и смущения. Он попытался было произнести слова, но только закашлял, затем быстро начеркал что-то в записной книжке и показал собеседникам. Граф Монтро прочёл:
«Ты и сам знаешь, у меня иные планы, Амелия просто мой друг!»
Джеймс издал вымученный вздох и утёр платком лоб.
— Прекрати таскаться с ней, Бог знает, где! — воскликнул с живостью лорд Стерлинг. — Если бы ты бывал со мной на ужинах в столице и хоть немного интересовался общественным мнением, знал бы, какие разговоры о тебе гуляют! Мне стыдно было в глаза взглянуть Джону Стюарту, когда тот шутливо заявил, будто ты предпочитаешь компанию маленьких девочек заседаниям в кабинете министров!
— Эндрю, давай не будем горячиться… — заикнулся было граф, но приятель не стал его слушать.
— Какие унижения я претерпел, лишь бы подружиться с премьер-министром, графом Бьютом, и замолвить за тебя словечко? Чего ты сам уже никогда не сможешь сделать! Или ты женишься на Амелии Гилли и делаешь то, что настоящий шотландец должен делать для своей страны, или выметаешься вон, чтоб я тебя до конца своих дней не видел!
Голос лорда Стерлинга сорвался на крик, но Томас казался непробиваемым. Однако от его презрительного взгляда в сторону отца даже у Джеймса холодок пробежал по спине. Молодой человек не мог быть более уязвлён, чем сейчас, да ещё и собственным отцом; страшно было представить, что теперь за буря клокотала внутри него. Граф хотел было попробовать разрядить обстановку, но тут же двери кабинета распахнулись и в комнату вбежала его племянница. Она была одета в костюм для верховой езды, но без шляпки, так что её волосы растрепались, словно у рыжей фурии.
— Как вы смеете?! Как вы смете говорить о таком, словно Томас сотворил некое вселенское зло?
— Амелия, сколько раз я предупреждал тебя, что нельзя подслушивать?
Девочка лишь топнула ногой и гневно продолжила:
— Вы бросали ему эти ужасные обвинения прямо в лицо, а он даже не мог вам ответить! За что ему должно быть стыдно? За желание свободы действий? У каждого человека должна быть такая свобода!
— Воистину, дочь своего отца, — заявил Эндрю Стерлинг. — После таких речей и начинаются бессмысленные восстания, и ты прекрасно знаешь, к чему они ведут.
Амелия бросила в сторону мужчины яростный взгляд.
— Вы бы помолчали. Я положение гораздо выше вашего имею, и, несмотря на то, что нахожусь у вас в гостях, вам этого не изменить. Сейчас речь не о политике, а о вашем сыне. И в защиту своего друга скажу: мне нет дела до того, что вы оба о нём думаете.
Граф Монтро не знал, куда деться от стыда. Никогда ещё он не слышал, чтобы племянница разговаривала с кем-либо так высокомерно. Он украдкой посмотрел на старого приятеля. Лорд Стерлинг едва сдерживался, даже побагровел весь от злости.
— Томас никогда не причинил бы мне вреда, но вы настолько сильно ненавидите его, потому что он не оправдал ваших надежд, потому что он уязвим перед обществом, что повесили на него все эти недостатки и поставили в укор дружбу со мной. Это вам должно быть стыдно!..
— Всё, Амелия! Прекрати! — прикрикнул граф, сделав жест рукой. — Это вышло за все рамки приличия. С тобой мы проведём индивидуальный разговор! Нет, нет, никаких возражений! Иначе я запрещу тебе выходить из своей комнаты до возвращения домой.
Девочка фыркнула, обвела комнату презрительным взглядом и остановилась лишь на Томасе. Он стоял смирно, сцепив руки за спиной, бледный и уставший, напряжённый, как струна. Амелии пришлось уйти, так и не узнав, о чём ещё говорили мужчины в тот вечер.
Она продолжала злиться на Магдалену, отказывалась посещать с дядей светские обеды и спектакли, чем лишь усугубляла своё положение. А между тем так и не сумела разобраться в своих чувствах к Томасу. Магдалена день ото дня твердила о женитьбе, о правилах и этикете, но всё это молодому человеку было не нужно. Хотела ли этого Амелия? Она и сама не понимала.
Она редко видела Томаса дома, отныне им попросту не давали оставаться наедине в одной комнате. Наступили самые жаркие дни лета, страсти после скандального разговора поугасли, и граф Монтро словно не торопился домой, всё ещё лелея надежду, что в этом сезоне его племянница усмирит гордыню, и для неё отыщется хорошая партия в ком-нибудь из его приятелей дворян.
Глава 7