Через поля по бесконечной пыльной дороге идут, тяжело ступая и гремя кандалами, каторжники (третья часть «В том краю, где желтая крапива»). И этот же пейзаж становится таинственным и сказочным в «Ночь под Ивана Купала» (так называются пятая и шестая части). Будто оживает природа и вот уже светятся «глаза» пней, а у сосны плачет леший. Нежно и красочно переливаются звуки оркестра, а в хоре повторяются фразы-заклички: «За рекой горят огни... Погорают мох и пни... Ой, Купала, Купала!» И вот уже возник хоровод и будто кто-то из сельских музыкантов заиграл на незамысловатых народных инструментах, раздаются удары колотушкой. А в следующей части мы слышим: «Родился я с песнями в травном одеяле...» От природы набирал силу голос Поэта, от народа учился он правде жизни. Как созвучно это и судьбе самого Свиридова!
Показывая же новую жизнь в послереволюционной России (седьмая часть «1919», восьмая часть «Крестьянские ребята»), Свиридов старается передать гул этого смятенного времени через интонации революционных песен и маршей, лихих красноармейских частушек. Поэт прощается с прошлым (девятая часть — «Я последний поэт деревни»), и хор торжественно провозглашает:
Колокольные удары оркестра поддерживают хор и на такой высокой, патетической ноте, ликующе и празднично заканчивается музыка этого произведения.
Думая о судьбе русского народа, о революции, композитор естественно обратился и к поэзии Маяковского. В 1959 году появилась ставшая всемирно известной «Патетическая оратория» Свиридова, семь частей которой «выросли» на основе объединенных композитором разных стихов поэта, посвященных главной теме его творчества, — рождения новой жизни, нового государства.
Свиридов распел стихи Маяковского, выявил и показал их глубокую музыкальность, открыл особую песенную стихию поэта-трибуна. «Патетическая оратория» произвела ошеломляющее впечатление на слушателей, поразила своей грандиозностью и лирикой, своим вселенским масштабом. Поразило и непривычное звучание голоса солиста, то буквально говорящего текст сухо и четко краткими фразами, то срывающегося на крик, то поющего строго и возвышенно. Неожиданным казалось и звучание хора, создающего образ народной массы, активно участвующей в событиях. Хоровые реплики в оратории произносятся то говорком, то широко и мощно распеваются. По-театральному рельефно начинается оратория: звучит марш-шествие революционного народа, к которому призывает собравшихся людей оратор-трибун, он же подает команды «Левой!» И закончится произведение монументальным шествием, как бы шествием самой жизни, и вновь впереди Поэт, словам которого вторит хор: «Светить всегда, светить везде...»
А сколько еще замечательных сочинений создано Свиридовым! Маленькая кантата «Деревянная Русь» на стихи С. Есенина и «Курские песни», в которых колоритно звучат подлинные народные мелодии и народные тексты; поэтичные музыкальные иллюстрации к пушкинской «Метели» и сюита из музыки к фильму «Время, вперед!», небольшой фрагмент которой предваряет начало телевизионной передачи «Время». Вспомним, как ярко и призывно звучат возгласы-взлеты трубы, как чеканна, упруга и энергична «поступь» музыки. Будто бы зримо ощущаем мы образ нашего времени, ускоренного стремительным и безостановочным темпом жизни.
...И опять захотелось услышать произведения Свиридова, прикоснуться, как к живому роднику, к его музыке. К музыке нашего замечательного современника.
А. БАЕВА
«МУЗЫКА ДЛЯ ЖИВЫХ»
Музыка. Что она несет людям, в чем ее высокое предназначение? Об этом заставляет нас задуматься опера-притча, созданная замечательным грузинским композитором Г. Канчели совместно с известным режиссером-постановщиком Р. Стуруа. «Музыка для живых», — так назвали авторы свое сочинение. Заглавие это, ровно как и постановочный замысел, имеет глубоко символический смысл. В этой необычной опере практически отсутствуют сложившиеся оперные формы (арии, речитативы, ансамбли). Герои изъясняются друг с другом не столько посредством слов, положенных на музыку, сколько самими музыкальными звуками, а также пластическими, очень выразительными жестами.
Перед зрителями разворачивается своеобразный вокально-хореографический спектакль, где слово становится как бы вторичным по отношению к музыке и сценическому действию. Герои говорят на разных языках: шумерском, английском, итальянском, французском, грузинском. Однако они не встречают непонимания в разговоре друг с другом. Не слово, которое по существу воспринимается как фоническая краска, а сама музыка и дополняющее ее пластическое движение точно выражают смысл происходящего.
Чем же обусловлен столь интересный авторский замысел? Музыка — олицетворение всего самого прекрасного в мире, утверждение величайших ценностей духовной культуры. Язык музыки — это язык нашей души, нашего сердца. Рожденный из вечно живой природы, он способен дарить радость общения людям разных национальностей. Для него не существует никаких барьеров, он доступен всем, кто верит в разум, добро, свет. Музыка для живых, бережно сохраняющих традиции прошлого и способных передать их будущим поколениям людей Земли, вот что нам хотят сказать создатели спектакля. Произведение посвящено детям, которые вскоре вступят в новый век. С какими мыслями и чувствами они войдут в него, чему отдадут свою жизнь, — вот что прежде всего волнует авторов и нас, зрителей, сидящих в зале. И как жаль, что в самом переполненном зрителями зале так мало детей. Могут возразить, что это вечерний спектакль, спектакль для взрослых, содержание спектакля чрезвычайно серьезно, глубоко по проблематике, насыщено символами, метафорами, а потому вроде бы недоступно для понимания детей. Здесь нет привычных для детских опер сказочных персонажей, увлекательных приключений. Но вспомните, к примеру, о недавно вышедшем на экраны фильме Р. Быкова «Чучело». Заставляя задуматься о серьезных и чрезвычайно важных вещах, он не оставляет при этом равнодушными ни взрослых, ни детей. Так давайте мы все вместе войдем в зрительный зал, чтобы стать соучастниками удивительного представления.
Серые ободранные стены, тусклый, едва мерцающий свет падает на сцену, позволяя с трудом рассмотреть очертания полуразрушенного здания не то театра, не то концертного зала. Из неведомого далека медленно приближается к нам слепой Старик-музыкант и мальчик-поводырь. Неожиданно мальчик замечает скрипку, неуверенно дотрагивается до нее и раздается тихий, печальный, долго тянущийся звук, затем к нему добавляется еще один и, наконец, возникает простая, безыскусная мелодия. Слышите, как поет скрипка? Словно душа человеческая с ее горестями и печалями раскрылась перед нами. Звучащая почти невесомо, пианиссимо, она заставляет напряженно вслушиваться буквально в каждый звук, составляющий в совокупности с другими выразительную мелодическую линию. Исполненный чувства глубокого сострадания, напев постепенно захватывает нас все больше и больше, протягивая незримые нити между участниками действия и зрительным залом. Со всех сторон сцены к Музыканту устремляются дети, подхватывая эту проникновенную мелодию, в которой слились в одно целое древние интонации народных песен и возвышенного хорала. Дети, рожденные в мире зла и насилия, одетые в лохмотья, не знающие человеческой речи, тянутся к музыке, к красоте. А мелодия ширится и растет. Голоса детей объединяются в едином порыве противостояния смерти, ужасам войны. Но внезапно дыхание жизни, переданное чистыми детскими голосами, прерывается. В мир детей вторгается страшный лик войны, олицетворением которой является Женщина с хлыстом и Офицер, дирижирующий своим оркестром. На смену трогательной и бесхитростной мелодии скрипки приходит жесткая, не умолкающая ни на минуту дробь ударных, на фоне которой примитивно, тупо у медных духовых вступает крикливая, уверенная в своей силе, маршевая тема. Вы обратили внимание, какое значение придается тембрам инструментов? Одухотворенность звучания скрипки, ее особая теплота, задушевность, часто сравниваемая с звучанием человеческого голоса, резко контрастирует холодным и пронзительным тембрам меди в сочетании с ударными, символизирующими начало античеловеческое. На нас словно надвигается бездушная, сминающая все на своем пути, машина. Оркестранты одеты в маски, у них нет лица. Злобно торжествующий марш превращает их в отдельные детали этой бездушной уродливой машины.