...На фронт ее не пустили. Тогда она с головой окунулась в кипучую общественную деятельность — ведь занятия музыкой, искусством, науками не исчерпывали для нее смысла и содержания жизни. Курсы Лесгафта, где готовили воспитательниц и руководительниц физического образования, работа секретарем отделения народной милиции, руководство — во время летних каникул — детской площадкой в родном Невеле — все эти «стихийные деяния ради народа» были ей по сердцу, она была, по ее собственным словам, «как рыба в воде, в этом кипении опасности, жизненного творчества и посильной помощи пострадавшим».
В 1921 году Юдина с триумфом заканчивает Ленинградскую консерваторию по классу профессора Л. В. Николаева. К этому времени она была уже вполне сложившимся, зрелым музыкантом. Как и другой выпускник Л. В. Николаева, выдающийся пианист В. В. Софроницкий, Мария Вениаминовна была удостоена премии имени А. Г. Рубинштейна. На выпускном акте было объявлено, что Юдина приглашена преподавать в Ленинградской консерватории. С тех пор почти до конца дней совмещала она педагогическую деятельность с интенсивной концертной.
В сложную и интересную партитуру концертной жизни Ленинграда 20-х годов Мария Юдина внесла свое глубоко индивидуальное звучание. На сцене она была не только музыкантом, но одновременно оратором и поэтом, философом и общественным деятелем. Эту потребность и способность Юдиной «говорить» в музыке о самом сокровенном чувствовали все без исключения. Ее старший товарищ по консерватории, впоследствии видный профессор С. И. Савшинский писал об искусстве 23-летней Юдиной: «Рельеф интонаций таков, что за каждой фразой, сыгранной Юдиной, чувствуется мыслимое ею слово». Ту же особенность отмечали и в более поздний, зрелый период многие другие музыканты. Л. Н. Оборин писал: «Больше всего меня поразило в ее исполнении то, что оно было «говорящим». Я. И. Зак вспоминал: «Ее искусство я воспринимал как человеческую речь. Это была речь величавая, суровая, никогда не сентиментальная».
Особенно ярко эти черты искусства Юдиной проявились во время Великой Отечественной войны. Ее интерпретации наполнились совершенно особым содержанием. В те дни она много играла по радио для воинов Советской Армии, вкладывая в свое исполнение всю боль и тревогу за судьбы Родины, за жизнь людей, стремясь в то же время поднять их дух, вселить уверенность в победе. По свидетельству многих, играла она тогда особенно самозабвенно, победоносно, «в ее игре было даже какое-то космическое звучание. Можно было подумать, что Берлин уже взят!». А сколько трогательных, полных благодарности писем получала Мария Вениаминовна с фронта! «Слышали Фантазию Бетховена в Вашем исполнении, — писали с передовых позиций снайперы Антонов и Терентьев. — Одобряем. Благодарим. Смеем Вас заверить, что защитим советскую культуру и в том числе Вас».
Без малого пять десятилетий продолжалась творческая деятельность Марии Вениаминовны Юдиной. В исполнительстве ее наивысшие достижения связывают прежде всего с творениями Баха, Бетховена, а также с новой музыкой — советской и западной — с произведениями Прокофьева, Шостаковича, целой плеяды ленинградских композиторов, с сочинениями Стравинского, Хиндемита, Веберна, Берга, Бартока и др. Включение в программы концертов многих имен современных композиторов требовало в то время немало мужества: ведь их сочинения в разное время и подолгу оставались под строжайшим запретом. Но Мария Вениаминовна не считала это актом мужества — она поступала так, как подсказывала ей совесть, она просто иначе не могла. Точно так же, как в свое время посетила она опального О. Мандельштама в его Воронежской ссылке, так как высоко чтила его как поэта и человека, отстаивала и исполняла она музыку, которую боготворила. Достаточно вспомнить, как в самом начале 50-х годов, когда уничтожающей критике подверглись 24 Прелюдии и фуги Д. Д. Шостаковича, Мария Вениаминовна, присутствовавшая на обсуждении, смело защищала это произведение, потрясенная его высочайшей этической силой и творческой самобытностью. В журнале «Советская музыка» (№ 6, 1951) она получила резкую, даже угрожающую отповедь за свои правдивые слова, истинность которых подтвердило время. А в 1960 году за пропаганду творчества Стравинского Мария Вениаминовна была уволена из Института имени Гнесиных. Не прошло и года, как общественное мнение круто переменилось, и музыка Стравинского стала понемногу звучать. А еще через год прославленного композитора принимали у нас в стране те, кто недавно его хулил. Мария Вениаминовна с грустью сказала тогда: «Я не вижу во лжи никогда никакой ценности, хотя бы временно она и служила истине».