Ему не требовались, нет,
Экскурсоводы или гиды.
Не пропустил за жизнь поэт
Премьеры или панихиды.
II
Вновь читаю Слуцкого подборку
Ночью, на завьюженной версте.
Многие пошли уже под горку,
Слуцкий до сих пор на высоте.
У меня такое впечатленье,
Логике жестокой вопреки,
Что еще другое поколенье
Новые прочтет его стихи.
Он великим был чернорабочим,
У него невиданный задел,
Он еще к тому же, между прочим,
Кой-кого и за душу задел.
Знаю: что случилось — не поправить,
Но потом искуплено судьбой.
Боря, я хочу тебя поздравить,
Восхититься искренне тобой.
Просто удивительно: у Бори,
Как всегда его я называл,
Столько скрытой горечи и боли,
И доныне бьющих наповал.
Беспримерный Слуцкого феномен:
Уймы строк, и автор в их кольце.
Боря, я хочу набрать твой номер.
Помнишь, тот, с добавочным в конце?
«На акватории рижской…»
На акватории рижской,
Словно поднявшись со дна,
Мачта тонюсенькой риской
В зыбком просторе видна.
Мачта рыбацкого судна
Или каких субмарин.
В море пустынно и скудно,
Марево как стеарин.
Редкую эту примету
Всячески пестует взгляд.
Но чуть отвлекся — и нету.
Воды безлюдием злят.
Впрочем, сидел бы я в нише,
Воспоминания стриг,
Если б не этот — возникший
И потерявшийся штрих.
Баллада о спасении
Решили сойти с «Адмирала
Нахимова»… Новороссийск
Проснулся, на стеклах играла
Заря, и причал был росист.
Нелепо, внезапно, до срока
Втроем захотели сойти,
Не видя особого прока
Сейчас в продолженье пути.
Негаданно, сдуру, со сна ли,
Решились,— как будто вчера
Они еще толком не знали,
Что мальчику в школу пора.
Им бабушка в трубку кричала:
— Подумаешь, боже ты мой!
Признайтесь, что вас укачало…
— Да нет, захотелось домой.
Торжественно, будто из Мекки,
Им дед из московской дали
Вещал, что, мол, в кои-то веки!..
— Да нет, мы с вещами сошли.
…Не зная о страшной минуте,
Не чувствуя смертный озноб,
Заснули в купе — не в каюте!..
И даже не видели снов.
Начало грозы
Над рекой проухал гром.
Снова вспыхнуло в зените.
Кто с косой и кто с багром,
Их с плеча скорей снимите.
Для солдата самый шик,—
Озарен былой минутой,
Стал опасен синий штык,
За плечом его примкнутый.
Под ногой густеет пыль.
Все сильней с полудня парит…
Уберите этот шпиль —
В него молния ударит.
Сахаров
Восхищенье, возмущенье,
Шум и крики с мест —
Вот какое ощущенье
Оставляет съезд.
Впрочем, сдержанный по тону,
Немощный на вид,
Беспрерывно к микрофону
Сахаров стоит.
А вдали за ним — психушки,
Дорогой ФИАН,
Город Горький, солнце Кушки
И — Афганистан.
Из недавнего былого
Речь его слышна.
Что картавость! У Белова
Тоже есть она.
До чего худые вести!
Меркнет белый свет.
Зал включили: все на месте.
Сахарова нет.
Андрей Заступник
Опять не поняли его
(Что делать — не взыщите!),
Хоть сами более всего
Нуждаются в защите.
И лишь на дальнем рубеже,
Когда сто лет им стукнет,
Канонизирован уже
Святой Андрей Заступник.
Парит средь ангелов и нимф
Под слабой синевою…
Дугою вольтовою нимб
Над круглой головою.
«Что несут нам звуки эти…»
Что несут нам звуки эти,
Слышные издалека?
Оказалось, на рассвете
Вскрылась темная река.
Пробудилась спозаранку
И раскована теперь.
Так ножом взрезают банку,
Так высаживают дверь.
Так из кузова щебенка
Сваливается в кювет.
Так рождение ребенка
Производится на свет.
Так проходит за деревней
Гром над шелестом лесов.
Так заржавленный тюремный
Открывается засов.
Шаламов
Варлам Шаламов,
Приятель сирых,
Не со ста граммов
Как на шарнирах
Бредет с обидой,
Отнюдь не кроткой,
Своей разбитой
Вконец походкой.
Взгляд гордо вскинув,— .
Что ж, так устроен,—
Он, как Мартынов,
Высок и строен.
Душа — не тело —
Горит от шрамов.
Такое дело —
Варлам Шаламов.
Себя омою
Той Колымою,
Его бедою —
Святой водою.
У ограды
Светят нищие
Скорбью на лицах,—
Как бы низшие
В наших таблицах.
Снега таянье.
Мир подаянья.
Дни раскаянья
И покаянья.
«Не имея бумаги…»
Не имея бумаги,
Вряд ли ищут чернила.
А лишившись отваги,
Взглядом рыщут уныло.
За оградой — дорога,
Да закрыта- калитка…
Потерявшему Бога
Не нужна и молитва.
«Не раз уже за этот год…»