Девушки-фронтовички
Девушки-фронтовички,
На руках рукавички,
На ногах валенки
У Тоньки и у Вареньки.
Девушки, ну как вы там
Насчет любви и дружбы?
Но рядом с вами капитан
Медицинской службы.
Я ж солдатик, я никто,
От зимы синею.
На мне жженое пальто,
Что зовут шинелью.
Девушки-фронтовички,
На руках рукавички,
На плечах погончики
У Варьки и у Тонечки.
Улыбаетесь вы нам,
Стоя возле наледи…
Знаем вас по именам,
А вы нас не знаете.
Сатир
Какой старик — задира!
В глазах веселья весть.
Походит на Сатира,
А может, он и есть.
Возмущены мужчины —
Смириться каково,
Что девки без причины
Глазеют на него.
А он в том шуме-гаме
Ни капли не зачах,
Козлиными ногами
Вихляясь в кирзачах.
Ах, черт, козел рогатый.
Но рожки — будь здоров!
Он сам, хоть стой, хоть падай,
Наставить их готов.
Невеста
Очаровала собой.
Чем же? Не взглядом, не жестом.
Тонким пушком над губой,
Черточкой в облике женском.
Сладкая эта черта
Смутной пронзала заботой.
Что там Иркутск и Чита!
Дальше поедешь с охотой.
И заспешил женишок
Да и остался на БАМе.
Больно уж этот пушок
Тронуть хотелось губами.
Танцы
Немало до сих пор потанцевала,
Не зная своего потенциала.
Не ведала душевного разлада,
Но вздрогнула от пристального взгляда.
И, отпустив нагретые перила,
Непроизвольно губы приоткрыла.
На юное беспечное сердечко
Накинута любовная уздечка.
И скачет эта бодрая лошадка,
И катится под ноги танцплощадка —
Подобием раскрученного диска
На грани предвкушаемого риска.
Отсутствуют рассудочность и опыт.
Лишь каблучков рассыпавшийся топот…
«Идет, каблучками цокая …»
Идет, каблучками цокая,
Торопится налегке.
А грудь у нее высокая,
Платочек в одной руке.
Коса у нее каштановая,
В серьгах у ней бирюза.
Целуется, постанывая,
Зажмуривая глаза.
С такою возможны горести.
Ответит нам кто за них?..
Так думал сквозь слезы в поезде
Расстроенный призывник.
«Тише воды, ниже травы …»
Тише воды, ниже травы,
В детстве отца называла на «вы».
Сызмальства мать обожала свою.
Брата любила. Ценила семью.
Время прошло вдоль домов и оград.
Муж оказался дороже, чем брат.
Дочь оказалась роднее, чем мать…
Нам это, кстати, пора понимать.
Испуг
Вдруг рука оказалась тонка
Для привычного прежде браслета.
И ударила в сердце тоска
Посредине счастливого лета.
И сняла она быстро браслет,
Ибо думать о смерти негоже.
Но остался отчетливый след
На душе, а не просто на коже.
Подняла она руку тогда,
Посмотрела, едва ль не впервые:
Как ручьи под прикрытием льда,
Слабо жилки видны голубые.
Внятно медом тянуло с полей.
Но как будто бы жизнь пролетела,
Так до слез было дорого ей
Ее сильное женское тело.
Золотая звенящая нить,
Что натянута к лету и свету…
Вот бы чем-то другим объяснить
Несуразность внезапную эту!
«Ты потянулась в постели…»
Ты потянулась в постели,
Выгнула спину.
Годы, что сгорбить хотели,
Сам с себя скину.
Август по ближним заставам
Копится густо.
Хочется сильным суставам
Охнуть до хруста.
Что же тебе еще снится?
Губы распухли,
Да и глаза сквозь ресницы
Тлеют, как угли.
Женщина перед зеркалом
В зеркале рассматривать себя
То нарядной, то опять раздетой.
В окна свет врывается, слепя.
Что нас ждет: попробуй-ка разведай.
Животу от солнца горячо.
И, купаясь в утреннем бальзаме,
На себя смотреть через плечо
Чьими-то серьезными глазами.
«Столкнулись. Вижу — рада…»
Столкнулись. Вижу — рада.
— Ну, как вы? Сотню лет
Не виделись…— и взгляда
Наивный юный свет.
И словно вся в полете,
В ушах, наверно, шум:
— Нет, правда, как живете?
Какой на вас костюм!..
— Живу? По-стариковски.
Да-да, уже давно!
Обновы и обноски —
Нам это все равно…
Вторично взглядом мерит
Меня в осеннем дне,
И видно, что не верит
Ни капелечки мне.
«С усмешкою чему-то своему…»
С усмешкою чему-то своему,
Внутрь обращенной, смутной и далекой,
Идешь — повадку видно по всему
И женственность — во взгляде с поволокой.
Ты девушкой когда-нибудь была?
Не ведаю, но думаю — едва ли.
Ты женщиною в этот мир пришла,
И все лишь так тебя осознавали.
«Юная, средь сутолоки высшей…»
Юная, средь сутолоки высшей,
В городской заботе и тщете
Летним днем стоит перед афишей,
Бегло закрепленной на щите.