Выбрать главу
Перестроение еврея

Вопрос о месте еврейства в новой советской политике тела неразрывно связан с проблемой создания нового еврея – нового в нравственном, физическом и сексуальном смысле. Чтобы еврей мог влиться в советский социалистический коллектив, его еврейство нужно преодолеть. Идеология подобного изменения восходит как минимум к рубежу веков и прослеживается в трудах О. Вей-нингера и М. Нордау. Мужчина-еврей считался физически слабым, бледным, анемичным, одновременно и женоподобным, и гиперсексуальным, а евреи в целом – грязными, болезненными, распространяющими заразу, не способными к производительному труду, экономически паразитирующими на других, живущими отдельным кланом, не связанными с землей, не признающими обязательств перед странами, в которых живут, и перед общинами своих соседей[88]. Образы евреев из бывшей черты оседлости в литературных произведениях, написанных как евреями, так и неевреями, соответствуют этим стереотипам. Тела и характеры евреев покалечены еврейскими религиозными обрядами, традиционными еврейскими занятиями и антисемитизмом, присущим царским чиновникам и разделяемым местным населением. «Мускулистые евреи» Нордау, тела которых укреплены гимнастикой, а дух обновлен сельскохозяйственным трудом в родной стране, во многом стали реакцией на эти непривлекательные клише[89].

При описании тел евреев в советской литературе 1930-х годов недостатки увязаны с классовой проблемой. В «Эйнс аф эйнс» («Один за другим») Маркиша профессиональных нищих переселяют в колхозы и трудоустраивают на заводы. Эти недочеловеки, которых нарратор называет «отбросами» («брохварг»), хотят стать людьми, достичь «менчн-эндлехкайт» [Markish 1934: 223]. Проблема превращения в человека стала в 1930-е сквозной темой в литературе нацменьшинств. В сборник «Творчество народов СССР», опубликованный в 1937 году в ознаменование двадцатой годовщины революции, вошло множество стихотворений, где Сталину воздается хвала за то, что он даровал представителям малых народностей новый статус «человека». В последней строке стихотворения, переведенного с киргизского языка, о Сталине сказано так: «Под мудрым взором его ⁄ Человеком стал человек» [Горький, Мехлис 1937:120]. Представители угнетенных нацменьшинств становятся полноценными личностями благодаря дарованным им Сталиным культурным свершениям – грамотности, гигиене, новым методам ведения сельского хозяйства. В «Один за другим» Маркиша евреи с рынка превращаются в полноценных людей через пролетаризацию, возможность которой дарует им пятилетний план.

Одной из целей социалистического строительства было построение нового еврея. Например, X. Дунец, критик-еврей из Белоруссии, убитый в 1938 году, в своем выступлении на Первом всесоюзном съезде советских писателей отметил, что из сутулого анемичного болезненного еврея, «штетл луфтменча», должен вырасти здоровый мускулистый героический рабочий [Луппол и др. 1934: 446]. В речи Фефера на Первом съезде подчеркнуто, что луфтменч исчезает из еврейской жизни и литературы. Как писал в брошюре про Биробиджан Бергельсон, «в борьбе за освоение и развитие природных ресурсов этого региона возник новый тип еврея» [Bergelson 1936b: 48]. В пропагандистской литературе, связанной с Биробиджаном, возникают образы чисто выбритых улыбающихся евреев-колхозников с выпирающими мускулами и загорелой кожей, взгляд их устремлен в светлое будущее: в «Шолем ун Хава: Роман ин ферзн» («Шолем и Хава: Роман в стихах») Э. Казакевича – биробиджанской истории любви, опубликованной в 1941 году, нарратор говорит: «И жизнь свою люди живут будущим, ⁄ Потому что “сейчас” не имеет ценности» («ун лебн лебт мен мит дер цукунфт ⁄ Вайл с’хот кейн верт нит дер “ицт”») [Kazakevich 1941: 28]. В романе Казакевича евреи, поселившиеся в тайге, «грубой пищей набивают брюхо, ⁄ и будто блещут неярким огнем» («Мит шверер шпайз дем бойх гезетикт ⁄ Ун ви геглит мит штилн брен») [Kazakevich 1941: 74]. Персонаж «Барг-аруф» Бергельсона выглядит схожим образом: «Его здоровые белые зубы жуют быстро-быстро, мускулы на спине выпирают» («Зайне гезунте вайсе цейн кайен гих-гих, зайне бак-мускулн зайнен онгецойгн») [Bergelson 1936а: 39].

Физически крепкий персонаж художественной литературы, кинематографа и изобразительного искусства 1930-х годов – одна из основ эстетики соцреализма[90]. Самый важный месседж соцреализма – преображение отдельного человека через преображение окружающего мира, покорение природы и победу над классовым врагом. Этот процесс борьбы должен проходить счастливо. В докладе на Первом съезде советских писателей Горький заявил: «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого – непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле» [Луппол и др. 1934: 17]. Бергельсон в своей брошюре описывает Биробиджан как «сцену счастливой борьбы», а в повести «В гору» появляется персонаж Велвл, носящий прозвище «беззаботный счастливчик» («фрейлех хапениш») [Bergelson 1936а: 42]. Велвл испытывает безграничное счастье, участвуя в строительстве нового здания, где коллектив будет праздновать 7 ноября, годовщину революции: «чем выше он поднимался вместе с лесами под жарким солнцем, тем отчетливее ощущал, что все, что он делает, это скорее веселая игра, чем работа» («вое хехер ир инейнем мит ди рештованиес хот зих унтер дер хейсер зун афгехойбн, алц мер хот эр гефилт, аз йеде зах, вое эр тут до из мер а шпилевдике фрейд эйдер ан арбет») [Bergelson 1936а: 42].

вернуться

88

Подробнее см. [Gilman 1991].

вернуться

89

Подробнее о Нордау в этом ключе см. [Mosse 1992].

вернуться

90

Об эстетике соцреализма см. [Robin 1992]. Альтернативный взгляд на целостное неповрежденное тело героя соцреализма см. в [Надточий 1989]. С одной стороны, герой должен отречься от своего индивидуального тела, чтобы влиться в коллектив, с другой – он остается личностью, а значит, вынужден страдать. Герой соцреалистического произведения тонет, горит, калечится и замерзает; все эти невзгоды подаются под личиной самопожертвования. Л. Кагановски также показывает, что, несмотря на сложившийся стереотип трезвомыслящего, сознательного здорового и сильного героя 1930-х и 1940-х годов, при ближайшем рассмотрении как в литературе, так и в кино во множестве находятся искалеченные, израненные тела [Kaganovsky 2008].