«Стремление к самоубийству — не болезнь. Отлично».
— А вы когда-нибудь слышали, что у большинства церковных колоколов — слишком большие языки? — спросила она. — Как правило, звонари слишком сильно раскачивают колокол — и через год-другой они начинают звучать, как пустые ведра, если их столкнуть. Они изнашиваются и больше ни на что не годны.
— И вы ощущаете себя таким колоколом?
— Колоколом?.. Нет, почему…
«Я ощущаю себя существом, которое никогда и не жило».
— Вы больше не хотели жить так, как раньше. Но почему вы попробовали лишить себя жизни именно в Париже?
«С каким упреком он это произносит. Никто не приезжает в Париж умирать, все хотят здесь только жить и любить, одна я такая глупая: думала, что здесь можно умереть».
— Мне показалось, что Париж для этого очень подходит, — пояснила Марианна.
Наконец ей удалось выполнить задуманное. Она преодолела настойчивое желание сказать правду.
— Хорошо. — Он встал. — Я хотел бы, чтобы вы прошли несколько тестов, прежде чем поедете домой. Пойдемте. — Он распахнул перед нею дверь.
Марианна смотрела на свои ноги в серых туфлях, механически переставляя их шаг за шагом. Вот она вышла из кабинета. Вот прошла по коридору, вот толкнула вращающуюся дверь, вот прошла по другому коридору — и дальше, дальше, дальше.
Ее отец работал настройщиком колоколов, но потом сорвался с крыши колокольни и переломал почти все кости. Ее мать смертельно обиделась на него за это несчастье и не могла простить ему это до конца его дней. Времена ныне тяжелые, не пристало мужчине подвергать жену подобным испытаниям.
Отец объяснял ей суть колокольного звона: «Язык должен поцеловать стенку колокола, только слегка прикасаясь, и нежно-нежно заставить ее завибрировать, нежно, без принуждения».
По характеру он тоже чем-то напоминал колокол. Если от него требовали ответа или поступка, он замыкался в себе и замолкал, пока его не оставляли в покое.
После смерти бабушки он решился переехать из супружеской спальни в сарайчик, который переоборудовал под мастерскую и в котором устроил себе постель. До замужества Марианна служила посредницей между родителями, она приносила отцу обед в мастерскую, где он для развлечения изготавливал маленькие глокеншпили. С ним Марианна ощущала ту же потребность поделиться сокровенным, что и он с ней, а он бывал тронут тем, что у него есть дочь, которая его любит и шепотом поверяет ему свои тайные мечты и жизненные планы: сначала ей хотелось стать археологом, потом — учительницей музыки, потом — конструировать детские велосипеды и жить в доме на берегу моря. Оба они были мечтателями.
— Ты слишком многое переняла от отца, — говорила ее мать.
Марианна несколько десятилетий не могла вспоминать о нем. Ей его не хватало; возможно, это была единственная тайна, которую она не скрывала от себя самой. А еще не забывала о своем обещании быть счастливой.
— Извините, я отлучусь на минуту, — сказал психолог и поманил докторшу, которая прошлой ночью доставила Марианну в больницу. Они заговорили по-французски, время от времени посматривая на Марианну.
Марианна отошла к окну, отвернулась и стала к ним спиной, чтобы незаметно достать из сумочки изразец и беспрепятственно полюбоваться им.
Кердрюк. Дотронувшись до картинки, она ощутила такое сильное сердцебиение, что у нее на миг почти прервалось дыхание.
«Суицид имеет некую ценность».
Марианна снова посмотрела на пол.
«Я и правда терпеть не могу эти туфли».
А потом она просто пошла, сама не зная куда, толкнула следующую вращающуюся дверь, увидела за ней лестницу, быстро сбежала по ступенькам и свернула направо. Она пересекла коридор, по обеим сторонам которого сидели на скамейках вялые больные, в конце его заметила распахнутую дверь, а за этой дверью начиналась свобода. Воздух! Наконец она сможет дышать! Гроза омыла день, воздух был мягок и благоухал зеленью, и Марианна, стараясь не обращать внимания на артритические боли в колене, кинулась прочь.
Сердце у нее бешено стучало, она пробежала по мощенной булыжником улице, бросилась в какой-то переулок, пробежала под аркой, пересекла какой-то внутренний двор и снова выскочила в хаосе городских улиц. Она неслась, не думая, и только перебегала с одной стороны улицы на другую.
Она и сама не знала, долго ли длился этот марафон, но, когда колотье в боку стало невыносимым, присела на край небольшого фонтанчика. Подставила запястья под струйку воды и засмотрелась на свое отражение в водной глади.
Разве не говорят, что красота — это состояние души? А если душа любима, то каждая женщина превращается в восхитительное создание, даже если внешне — совсем невзрачна. Любовь преображает души женщин, и они становятся красавицами — на пять минут или на всю жизнь.