Она тоже его забудет. По-настоящему ей нужна только музыка, а не любовь. Тем более, к кому эта любовь? К ссыльному анатому, пьянице и хаму, который почти на двадцать лет ее старше, у которого ни гроша за душой, и есть только наглость и гонор… Моро все сделал правильно — просто они с Эрикой поймут правильность этого решения намного позже.
Кто-то в толпе зааплодировал. Аплодисменты подхватили, они мягкими волнами поплыли над перроном, и Штольц обернулся к горожанам и смущенно поклонился. Отсюда Август видел, насколько он бледен, и какие темные тени залегли под его глазами. Сейчас Штольц казался привидением.
— Друзья, я очень благодарен вам, — услышал Август: Штольц говорил негромко, но его голос пронесся по всему перрону. — Именно ваша любовь и тепло сделали Эверфорт моим домом. Я пока не знаю, как долго продлятся эти гастроли, но я обязательно вернусь. Спасибо вам и до встречи!
«Ты не вернешься, Эрика», — подумал Август, глядя, как Штольц поднимается по лесенке и скрывается в вагоне. Сохранит ли она его кольцо? Или уже выбросила в ближайшую урну? Сохранит ли она хотя бы память обо всем, что было с ними в Эверфорте — или верный Моро услужливо вычистит те воспоминания, которые причиняют боль?
Послышался долгий свисток, и поезд вздрогнул, выпустив пушистые клубы дыма. Девушки замахали руками, и Август увидел, как дочки бургомистра с ревом уткнулись друг в друга. Мелькнула модная шубка баронетты Вилмы: девушка стояла в толпе, но все равно держалась так, словно была отдельно от всех, и ее обиженно-гордой осанке позавидовали бы столичные балерины. Баронетта уедет завтра или послезавтра — впрочем, если верить Моро, они уже привыкли от нее отбиваться.
Августу сделалось одновременно очень смешно и очень больно. Поезд медленно двинулся вперед, и провожающие сделали несколько шагов по перрону. Говард обнял дочек, и Август услышал, как он приговаривает ласковым утешающим тоном:
— Ну будет вам, будет! Пойдемте домой, мать поросеночка с начинкой готовит, пирог с грушами, поедите — оно и попустит. Хотите — в Даранберг поедем, купим вам платьев каких, или чего там еще… А? Ну вот, давайте подотрите сопли, большие уже, а ревете, как клуши.
Август вздохнул и побрел прочь.
Ноги сами вынесли его к «Зеленому огоньку». Снимая пальто, Август подумал, что работницы бардака наверняка расстроены тем, что Штольц покинул город — а что может быть скучнее плачущей шлюхи? Но все было, как раньше: издалека доносилась развеселая игра на рояле, кто-то заливисто хохотал, и госпожа Аверн, которая выпорхнула в гостиную ярким экзотическим мотыльком, выглядела профессионально радостной и счастливой.
Шлюха должна встречать гостя с улыбкой. Это единственно правильное поведение.
— Дорогой мой доктор Вернон! — воскликнула госпожа Аверн. — Присаживайтесь, сейчас приведу девушек, буквально одна минута…
— Присцилла свободна? — спросил Август. Свернутые ноты в его руках казались настолько легкими, что Август вдруг испугался, как бы они не выпорхнули прочь — испугался и сам рассмеялся над своим страхом.
Бояться было нечего. Все самое страшное с ним уже случилось.
— Да, свободна, — кивнула госпожа Аверн. — Проходите, доктор Вернон, и знаете, она будто бы вас и ждет. Во всяком случае, у меня такое впечатление, а я слишком опытна, чтобы меня подводило чутье.
Значит, ждет. Присцилла, конечно, не знала всех деталей, она и не обратила внимания на то, что Штольц увидел их поцелуй — но да, у нее было достаточно опыта, чтобы понимать: дело здесь нечисто, и Август придет, чтобы с ней разобраться.
Что ж, вот он и пришел.
— Если можно, госпожа Аверн, отправьте ее в тот номер с роялем, — произнес Август и добавил: — Хочу, чтобы она мне сыграла.
— Разумеется, доктор Вернон, разумеется! Проходите, там сейчас никого нет.
Когда Август поднялся на второй этаж, то в элитном номере с роялем уже горел свет, и в приоткрытую дверь он увидел, как Присцилла неторопливо разбирает кровать. Войдя, Август какое-то время молча смотрел, как плавно и мягко движутся ее руки, а затем спросил:
— Моро заплатил, чтобы ты меня поцеловала. Верно?
Присцилла вздрогнула, выпрямилась — Август вошел так тихо, что она не заметила его. Ее лицо на мгновение наполнилось страхом, но затем он исчез, оставив лишь привычную готовность к услугам. Пятьсот карун час, две тысячи ночь, и никакого отказа желанному гостю. Чаевые приветствуются.
«Она ни в чем не виновата, — ожил внутренний голос. — Она не знала, что разрушает твою жизнь».