В следующую минуту Моро уже бежал по улице в сторону зарева — бежал так, словно еще мог что-то исправить.
Август бросился за ним следом.
Но, выбежав следом за Моро к холму, который вел на Малую Лесную, Август невольно вздохнул с облегчением. Насколько он понял, они попали в тот самый огненный столб, который по-прежнему бил в небо — кругом дымилось золотое свечение, но оно не обжигало, наоборот, прикосновение этого золота к лицу было прохладным, и Август снова услышал музыку. Далекая, едва слышная — ему показалось, что она неслась откуда-то из-за облаков.
Народ вывалил на улицу: кто в исподнем, кто с каким-то скарбом в руках. Женщины рыдали — Август подумал, что этот плач так, на всякий случай. Мужчины всерьез обсуждали конец времен. Среди толпы мелькнуло знакомое лицо — Штольц стоял возле кондитерской, смотрел в небо, и в его глазах отражался огонь. Две девицы, испуганно прильнувшие к нему, выглядели растерянными. То ли они хотели бояться неминуемого конца света и всадников на лошадиных скелетах, которые сейчас выпрыгнут из огненного столба, то ли не верили своему счастью — великий композитор в эту минуту обнимал их почти на грани приличий.
Но Штольцу не было дела ни до девиц, ни до огня. Август готов был поклясться, что он тоже слышит небесную музыку, только в его ушах она звучит гораздо громче. Моро уже по привычке толкнул офицера Мавгалли, который с раскрытым от удивления ртом приключился у него на пути, и бросился к своему барину так, как собака не бросится к любимому хозяину.
— Милорд! Вы живы!
Штольц посмотрел на верного слугу так, словно только сейчас обнаружил, что стоит на улице, кругом перепуганный народ, а Малая Лесная находится в самом центре пламенного столба.
— Да, все в порядке, — ответил он и посмотрел на Августа. — Как считаете, доктор Вернон, что это за пылающее явление?
Август только руками развел.
— Понятия не имею! — он замялся, словно собирался признаться в чем-то постыдном, а потом все-таки сказал: — Но, когда это началось, я стал слышать музыку.
Одна из девиц испуганно посмотрела на него, зато вторая, в очках и с косой, как у курсистки, промолвила:
— Я тоже ее слышу. Она очень тихая, но да, она есть.
— Музыка, господа? — подошедший Мавгалли нахмурился и дотронулся до виска, словно звук причинял ему боль. — Признаться, я тоже слышу музыку. Я думал, что это от винца, мы с Фирменом давеча хорошо посидели, а оно вон как…
— Послушайте! — произнес Штольц так, что все обернулись на него. — Господа, кто слышит музыку? Подойдите ко мне, пожалуйста!
От соседнего дома отошла миловидная блондинка в клетчатом платье служанки и полушубке, наброшенном на плечи. Подбежали двое малышей в одинаковых тулупчиках. Приблизился важный господин — заместитель управляющего банка. Август вдруг заметил, что Моро, стоявший за спиной Штольца, вдруг сделал совершенно невероятную для слуги вещь: осторожно провел пальцами по рукаву его пальто и быстрым движением сжал руку Штольца в своей.
Он словно хотел удостовериться, что все в порядке, и Штольц не пострадал. Август почувствовал, как по спине прошла прохладная волна. Моро поймал его взгляд, криво ухмыльнулся и сделал шаг в сторону.
— Эта музыка, которую вы все слышите, — произнес Штольц, — такая?
И он негромко напел мягкий простенький мотив — все, кто сейчас стоял рядом со Штольцем, подхватили этот напев. Музыка действительно была простой, и в этой простоте было что-то настолько свежее и чистое, что Мавгалли вдруг провел ладонью по лицу и отвернулся.
— Что с вами? — спросил Август. Мавгалли обернулся и ответил:
— Знаете, вдруг вспомнил детство. Как летом у бабки в поселке забирался на дерево и вишню ел. Жара страшенная, аж звенит, тишина. Все спят, работать нельзя, а я на вишне сижу. И видно оттуда далеко-далеко…
Он выглядел так, словно музыка вынула из глубин его грубоватой души то, что Мавгалли считал наивным и глупым и никому никогда не рассказал бы. Август вдруг почувствовал, что сейчас полицейский всем сердцем хочет вернуться туда, в тот полдень, звенящий от зноя, к сладкому вишневому соку на губах, к детству.
Ему стало одновременно очень больно и очень хорошо.
— А мне мама вспомнилась, — вдруг сказал банкир, и это «мама» прозвучало так, что у Августа что-то дернуло в груди. Его круглое раскрасневшееся лицо вдруг сделалось одновременно несчастным и светлым, радостным. — У меня выпал первый зуб, а она сказала, что его нужно положить под подушку для феи. Я положил, а наутро там была монетка и пряник. Уж не знаю, господа, где она взяла денег, мы жили очень бедно…