Август понимающе кивнул и опрокинул стопку перцовки. Дьявольщина, да что с ним такое!
Он вдруг обнаружил, что сказал:
— Нет, я терпеть не могу такую музыку.
За столом сразу сделалось как-то очень тихо. Среди высшего общества Эверфорта Август вполне предсказуемо имел репутацию язвительного вольнодумца и говорил все, что было у него на уме: дальше ссылать уже некуда, а единственного анатома на весь регион, который знает свое дело, надо ценить, холить и лелеять. Но вот чтобы так открыто хамить дорогому гостю — такого не ожидали даже от него.
Но Штольц только улыбнулся, сразу же сделавшись очень юным и беззащитным, и поинтересовался:
— А почему?
— Дружище, ты бы это… — сказал Говард и махнул слуге: тот сразу же поскакал в сторону Августа с бутылкой хорошего вина, чтоб понадежнее закрыть несносному грубияну рот. — Вот, винца выпей. Эрик, вы не обращайте внимания, Август у нас человек хороший, душевный, но иногда такое ляпнет, хоть святых выноси. Мы-то уже привыкли, что у него натура такова, ничего не поделаешь…
И он выразительно посмотрел на Августа — так, словно хотел покрутить пальцем у виска и искренне поражался такой неслыханной грубости.
— Нет-нет, — улыбка Штольца сделалась еще шире, и он произнес: — Моя музыка и не обязана вам нравиться, Август. Мне просто любопытно.
Август откинулся на спинку стула и промолвил, хмуро чертя вилкой по тарелке среди кусочков стейка:
— Я от нее мягким делаюсь. Мягким, слабым, как устрица без ракушки. Словно вы сняли с меня мое жалкое тряпье и поставили на площади. И я стою, и есть только я и ваша музыка. И не знаю, что будет дальше, и будет ли вообще. Вы обнажили мою душу, а что с ней делать потом, я уже не знаю. И никто не знает.
За столом было тихо-тихо. Потом жена полицмейстера сказала:
— Я-то думала, Август, вы обидеть хотели. А вы похвалили, да еще и как похвалили.
Август мрачно посмотрел в ее сторону и ничего не ответил. Штольц дотронулся до его запястья, и от этого прикосновения у Августа что-то сжалось в животе.
— Вы все правильно поняли, — искренне произнес Штольц. — Именно этого я и добивался. Именно об этом и есть моя музыка.
Он помедлил и добавил:
— Спасибо вам.
Август угрюмо покосился на него и промолчал. Говард понял, что скандала, слава Богу, не случилось, и энергично замахал слугам. Принесли перемену блюд, в бокалах зашипело золотое южное вино, зал наполнился разговорами, и застолье пошло по своему привычному руслу: беседы, хмель, звон бокалов и рюмок.
Под сердцем по-прежнему возилась невидимая игла, колола, дергала.
Август не знал, откуда она там взялась.
Они встретились на следующий день. После торжественного ужина Август вышел на спящую ночную улицу и, подумав, отправился в «Зеленый огонек». Тянущее чувство, которое зародилось в груди, следовало вытряхнуть — а умелые руки и гибкие тела продажных красавиц помогали в таком случае лучше всего.
Август провел ночь с Присциллой, самой популярной работницей в заведении госпожи Аверн, заснул под утро в ее объятиях и, проснувшись, обнаружил, что к нему вернулось привычное язвительное расположение духа и свежесть ума. Он снова был собой, музыка Эрика Штольца больше не имела над ним власти.
— Я тебя видела вчера на концерте, — мурлыкнула Присцилла, томно потягиваясь среди скомканных простыней и глядя, как Август отсчитывает купюры на прикроватный столик. — Штольц прекрасен, правда? Мы все плакали.
— Ты не в том месте открываешь рот, — сообщил Август злее, чем собирался. Присцилла перевернулась на живот и посмотрела на него с многообещающей улыбкой.
— Я просто шлюха, Август, — сказала она без следа обиды. — Где скажешь, там и открою.
Пришлось задержаться еще на полчаса и пятнадцать карун, но общение с Присциллой того стоило.
Зимнее утро было свежим, ярким и морозным. Солнечный свет рассыпал бриллиантовые искры по заснеженным крышам домов, воздух пал глинтвейном и свежей выпечкой из соседней пекарни, и Август решил прогуляться до анатомического театра пешком. Торопиться было некуда — в Эверфорте никто не умер, вскрывать было некого, и Август надеялся, что никакой особенной работы у него сегодня не будет.
Он увидел Штольца выходящим из книжного магазина и пожалел, что ему уже некуда свернуть. Август добился нервного равновесия, это обошлось в двести карун за ночь, но сейчас он чувствовал, как все его спокойствие утекает куда-то прочь, уступая место тянущему ощущению за грудиной.
— Здравствуйте, Август! — улыбнулся Штольц. Он был таким же, как и вчера: добродушным, легким, таким, словно земное притяжение на него не действует. И держался так же, как и вчера — спокойно и дружелюбно. «Конечно, ему ведь надо завести друзей на новом месте», — подумал Август и ответил: