— На мое счастье, — вздохнула Эрика, задумчиво скользя пальцем по бугристому шраму на плече Августа. — Жаль, что мы не можем остаться здесь навсегда. Я бы хотела.
Август удивленно посмотрел на нее, словно ожидал услышать все, что угодно, кроме этих слов.
— А твоя музыка?
Эрика беззаботно рассмеялась и ответила:
— Сейчас я не хочу никакой музыки. Мне хочется просто быть с тобой и никогда не расставаться.
Август улыбнулся, вдруг сделавшись очень молодым и очень открытым, и сказал:
— Ты даже не представляешь, насколько я счастлив это слышать.
Постепенно сгустился вечер. Паруса облаков окрасились в лиловый и сиреневый, от пальм протянулись длинные густые тени, и бег потемневших волн замедлился, будто море устало и решило отдохнуть. Синева неба становилась глубокой и бархатной — скоро в ней проступят первые звезды. Над водой вдруг поплыла россыпь мелких золотых огоньков, затем неожиданно пустилась в пляс, а потом вновь стала двигаться с величавой размеренностью, рассыпая по волнам медовые блики.
— Что это? — спросила Эрика. Они по-прежнему сидели под пальмами, и счастье, которое сейчас их окутывало, было настолько светлым и сладким, что Эрика и думать не хотела, что все это закончится, как только они заснут в обнимку, чтобы пробудиться уже в зимнем Эверфорте.
— Это светлячки, — ответил Август. — Авандорский архипелаг еще называют Звездными берегами, как раз из-за них. Наш капитан говорил: если увидеть танец светлячков и загадать желание, то оно обязательно сбудется.
Прикосновение его губ было легким, трепетным и в то же время настолько страстным и обжигающим, что Эрика, откликаясь на поцелуй, чувствовала, как у нее подкашиваются ноги, а в груди что-то сжимается. Это, должно быть, было глупо и пошло, настолько растворяться в том, кого любишь — но сейчас, на Звездных берегах, это было единственно правильным.
Она любила. Она была любима. Ей больше ничего не было нужно.
— И что ты загадал? — спросила Эрика, когда они наконец-то смогли оторваться друг от друга. Август пожал плечами.
— Тогда, когда мы были здесь — не помню. А сейчас мне нечего загадывать. Все мои желания уже сбылись.
Он настолько был не похож на себя прежнего, циничного и язвительного вольнодумца и выпивоху, он был настолько открытым миру, что Эрика поняла: именно сейчас, в эту минуту, он и есть настоящий. Все наносное, всю боль и тоску его жизни смыло с него морскими волнами и унесло прочь.
— Мои желания тоже сбылись, — ответила Эрика. — Теперь наконец-то все так, как мне хочется.
Светлячки поплыли над морем золотым хороводом. Где-то далеко среди деревьев негромко прощебетала, засыпая, птица. И, снова откликаясь на поцелуй Августа, Эрика подумала: «Мы ведь можем вернуться сюда, когда захотим. Мы можем быть вместе столько, сколько нам захочется».
Она еще не знала, насколько ошибается.
Август неторопливо шел по улице в сторону анатомического театра и чувствовал себя совсем юным — только в юности он смотрел на мир настолько восторженно и радостно, только в юности в его мире не было ни греха, ни боли, ни горечи. За ночь метель улеглась, среди туч изредка проглядывало солнце, и дворники деловито орудовали лопатами, расчищая дороги.
Детвора с визгом и криками строила снежную крепость возле реки — первые нападающие уже забрасывали защитников крепости снежками. У елки шла бойкая торговля горячим глинтвейном: к разносчику выстроилась небольшая очередь, в которой стояли и Мавгалли с Фирменом, притопывая ногами и жалуясь на снег и мороз. Август смотрел по сторонам и не до конца понимал, где находится — кожа помнила прикосновение тропического солнца, в ботинках царапался белый песок, на губах еще ощущался соленый вкус морской волны.
Это не было сном. Моро действительно сделал им с Эрикой просто сказочный подарок. Конечно, джиннус хотел порадовать исключительно свою госпожу, Август прекрасно понимал это…
На его лице до сих пор лежал солнечный свет. В волосах путался теплый ветер с запахом фруктов и моря, и душа танцевала и пела. Вчера он вырвался на свободу, вчера он наконец-то прикоснулся к тому, о чем уже перестал мечтать.
И Эрика была с ним. Эрика любила его — это было важнее любой свободы.
То, что сегодня надо было идти на работу в анатомический театр по заснеженному городу, казалось Августу какой-то игрой, спектаклем — он шел по сцене и ждал, когда опустится занавес и раздадутся аплодисменты.
— Барин! Сбитня горячего, а?