Эх… высыпай на стол, отходи на метр:там без тебя разберутся, чем знаменит!Скоро уже начнётся большой досмотр:ветер ночами гремит, Пётр ключами гремит.
На языке Пираха
«Рассказать тебе это на двух языках?..»
Рассказать тебе это на двух языках?Рассказать тебе это на трёх языках?Я не жил эту жизнь, я витал в облаках,я витал в облаках, я ходил в дураках,я не знаю, не помню любви —только, стало быть, огненные языкиговорят из гортани моей… вопрекиэтой жизни, которая мне не с руки —дали в руки, сказали: живи.
Я не жил эту жизнь, она как-то самаи, наверное, не от большого умаполучалась – подобно манере письма:эти палочки, эти крючки,друг за друга цепляясь, свивались в слова,и они были мало опасны сперва,лишь потом, так сказать… полыхали дроваи плясали огня языки.
И на тех языках я витал в облаках,и на тех языках я ходил в дураках,в их божественных сполохах я впопыхахчто-то всё-таки тут учинил,что могло б учиниться и так, без меня —и до этого самого, видишь ли, дняя трещу… а о чём – ты спроси у огня,у бумаги спроси, у чернил.
На родном
1
На втором родном всё не так,как на первом родном – родном:ах, на первом родном всё всегда вверх дноми во всём всегда кавардак.На втором родном всё светло как днёми качается метроном.А на первом родном – качается сади снежинки во тьме блестят.
На втором родном за окном —с молоточком прилежный гном,а на первом родном за окном —песня пьяненькая, со слезой.И я знаю, что мне на втором родномне побаловаться вином:на втором родном я бревно бревном,а на первом – лоза лозой.
2
На втором родном – названия:все стоят к плечу плечом.А на первом – лишь названивания:было б, Господи, о чём!
Чинно щёлкнут карабинчики…А на первом – лишь одниколокольчики-бубенчикис целым ворохом родни.
Полечу себе по небу я,где высокий перезвон,ничего от нас не требуя,вышиб дно и вышел вон —
и лови по Божьим вотчинамзвук за лесом, за бугромна как следует завинченном,на толковом, на втором!
Ан заслышав карабинчикии команду снизу: пли! —унеслись мои бубенчики,колокольчики мои.
«Облаку сделалось душно в кулаке…»
Облаку сделалось душно в кулаке,облако вырвалось в небо и затемстало серебряным – мимо пролетелсон, говорящий на другом языке.И на подушку мою невдалекепало тревожное мокрое перо —всё про себя мне поведавши и промир, говорящий на другом языке.Я это, в общем-то, уже замечал:не понимается, как тут ни ершись,то, о чем с нами говорит по ночам,кажется, жизнь – да скорей всего не жизнь.Но ощущаешь, что музыка цела,только играть её как-то не с руки:все эти шалости, все эти шумки,звуков неведомых тайные дела,все эти лёгкие тени на плетень,все эти странствия дальнею межой… —и, не способная справиться, гортаньрадостно давится песнею чужой!
Ах, заблудившись однажды на зарев здешнем моём бестолковом словаре,что мне сказать – отправляясь налегкек вам, говорящим на другом языке?
«Нам надо переговорить…»
Нам надо переговорить —хоть где-нибудь, хоть на вокзале:мы всё неправильно сказали,всё надо переговорить.А то ведь… жизнь пошла петлятьи так причудливо петляла,что нас уже не впечатлялоопять за ней бросаться вспять.
Но надо переговорить —и надо всё перелопатить,все дыры переконопатить,остроты все переострить,и весь табак перекурить,и перепить весь чай, весь кофе,и переусмирить всю прыть,и перевыжить в катастрофе,где два сигнальные флажкавдруг не заметили друг друга —и жизнь, насмешница, хитрюга,их разбросала на века.
Воспоминаньями сорить,к чужой судьбе себя готовить…вот только б встретиться, а то ведьтак и не переговорить.
«Мою душу бросят в городской сток…»
Мою душу бросят в городской сток,моё тело бросят в городской ров.Тише, не волнуйся, это я так…непереводимая игра слов.
Ни к чему оплакивать мой злой рок —это ерунда, что всё идет вкривь:непереводимая игра строк,непереводимая игра рифм.