Она открыла глаза, увидела его улыбку и сама улыбнулась в ответ. Веки ее отяжелели, глаза были полузакрыты, ресницы отбрасывали тончайшие тени на щеки.
— Пенни, — проговорила она и погладила его по голове. Он оперся подбородком на руку и положил другую руку ей на живот. У него были большие руки, как у его отца, если верить рассказам бабушки, но вся его ладонь уместилась между выступами ее косточек.
— Я думал о детях.
Ее тело напряглось от удивления. Он почувствовал, как что-то сжалось под его ладонью, почувствовал ее страх.
— Почему?
Он посмотрел на свою руку, ощутил гладкость ее кожи под ладонью, прикосновение волосков к мизинцу и представил себе ручки и ножки, спинку, головку и все остальное, образующееся под этой кожей и состоящее наполовину из него и наполовину из нее. Но у него не было ответа.
— Я не знаю, — проговорил он и посмотрел ей в глаза, заметив в них настороженность.
— Что бы ты стал делать? — спросила она, и в легкой напряженности ее руки он ощутил беспокойство.
Он не хотел, чтобы действительность, внешний мир вторгались в их украденное, священное время, и постарался избавиться от мыслей. Поднявшись, он наклонился над ней и прижался губами к ее пупку, потом ниже, где будет расти это тельце, потом снова поцеловал ее.
— Я бы целовал его каждый день.
Она засмеялась грудным смехом, потом свернулась калачиком, избегая его щекочущих прикосновений. Он кувыркался вокруг нее, и его переполняла жгучая радость, пока они боролись, щекотали и дразнили друг друга, наслаждаясь ощущением близости — кожа к коже, бедро к бедру, рука к руке, ласка губ.
Глава 6
Блю высадил Элли, обустроил Пай и направился в оранжереи, чтобы окунуться в цифры, образцы и описания и таким образом подавить смутное чувство печали, которое охватило его при виде фотографий. Он больше не вернется на чердак Роузмэри.
И дело было не только в снимке его жены Энни, это горестное ощущение пришло к нему и из-за Мейбл с ее печальной историей, из-за Маркуса, Джеймса, Бобби Мейкписа и всех тех юных парней, таких веселых и полных жизни, которую у многих из них отняли, и из-за мыслей о брате и о том, как быстро летит время и как мало радости он всегда получал.
Блю не понимал, как Элли выносит это, все время окунаясь в чужое прошлое. Он перерезал бы себе вены, если бы ему пришлось заниматься такими вещами.
Услышав шум ее автомобиля на дороге, он подошел к двери, наполовину прячась в тень, чтобы увидеть, в каком она состоянии после целого дня, полного грустных историй Он наблюдал, как она вышла из машины и немедленно выпустила Эйприл побегать. На этот раз они отправились по дороге, ведущей в город, и Эйприл все время подпрыгивала, чтобы лизнуть пальцы хозяйки, а Элли постоянно останавливалась, чтобы понюхать розы. Ей нравились цветы. Она прикасалась к ним, проводила ладонью по веткам.
Он подумал о том, чтобы привести ее сюда, в оранжерею, в этот мир, который он создал из своего горя, но потом чтото заставило его смутиться от этой мысли. Было достаточно наблюдать за ней и за собакой, такими счастливыми в этот влажный вечер, занятыми такой чепухой, как прогулка по дороге мимо зарослей цветущих диких роз.
Блю опустил голову и вернулся назад, к привычному уюту описаний и видимых результатов, в мир цветов, которые цвели задолго до того, как на земле появился человек, и будут цвести еще долго после того, как он исчезнет.
Клуб книголюбов Пайн-Бенда собирался каждый четверг вечером, в течение уже шести лет, увеличив количество своих членов с пяти до почти двадцати, хотя редко бывало, чтобы они все собирались вместе. Правила были просты: каждая участница по очереди имела возможность предложить какую-то книгу, и они читали по книге в неделю. Никаких определенных направлений в литературе. Роузмэри настояла на том, что это не имеет значения, поэтому они читали все подряд: детективы, классику, любовные романы и даже фэнтэзи иногда. В группе не было больших любительниц научной фантастики, хотя они прочли пару и таких книг, и никто не любил ужастики. Роузмэри считала, что присутствие мужчин в клубе нарушило бы этот баланс, и даже обвинение в феминизме ее бы не огорчило. Только женщины. Во времена ее мамы женщины собирались за шитьем и для благотворительных обедов. Книги, по ее мнению, были поводом ничуть не хуже.