— Кому только теперь нужен прогноз погоды? — огрызнулся Никто, ложась обратно на кровать и положив голову на сцепленные сзади руки. — Не сложно предсказать. Холод и снег до конца света.
«И теперь опять к новостям, — не унимался Диктатор, — Ближайшей ночью, а именно после полуночи пятьсот семнадцатого дня от вокзала Сциллы отправится последний поезд в сторону Харибду. Напоминаю, что ранее власти приняли решение упразднить все несанкционированные побеги из Сциллы в мёртвую часть мира, в связи с этим экспресс «Восточный Вестник» прекратит своё движение. Не удивительно, что цены на билеты и ажиотаж вокруг них возросли втрое! Вокзал Сциллы никогда не был так перегружен, как в последние дни. Даты, когда железнодорожное сообщение будет восстановлено пока остаются неизвестными. Власти пока не готовы комментировать ситуацию. Ответа на главный вопрос всего человечества: «Когда закончится конец света?» — пока нет, и нет уже восемнадцать месяцев, две недели и пять дней. Но мы будем обязательно держать вас в курсе! Оставайтесь с нами! Мы вернём…»
Никто подозрительно взглянул на радиоприёмник. Голос Диктатора внезапно сменился белым шумом, затем пронзительным свистом помех. И тут сквозь шипение и гул до него донёсся глухой и грубый мужской голос, который быстро и чётко скандировал лозунги: «ЛИШЬ АНАРХИЯ ОСТАНОВИТ ПРОИЗВОЛ ВЛАСТИ! ДОЛОЙ НАСАЖДЕНИЕ ЛОЖНЫХ ЗАКОНОВ! ВОССТАНЬТЕ С НАМИ! ПУСТЬ ЯДЕРНАЯ БОМБА РАССТАВИТ ВСЕХ НА СВОИ МЕСТА! СЛАВА ЯДЕРНОЙ БОМБЕ! СЛАВА АНАРХИИ! ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ, И МЫ ВЫСТОИМ! С НАМИ ТЕНЬ АЛКИДА!»
Кто такой Алкид? — в очередной раз задался вопросом Никто.
Тут же в приёмнике раздалось новое шипение, вернулся голос Диктатора, который уже успел попрощаться со слушателями:
«Мы приносим свои извинения за доставленные неудобства. К сожалению, технические неполадки, с которыми мы уже разобрались, — последняя фраза особенно быстро и туманно, — не позволили вам услышать дивный голосок нашей любимой музы Эльпиники. Поэтому специально для вас она споёт свою новую песню «Льдина». Не пропустите и оставайтесь с нами!»
Мы плывём на льдине
В иллюзорном мире,
В облаках дельфины
Проплывают мимо…
— зазвучал тут же тонкий женский голос. Никто поднялся, подошёл к приёмнику и выключил дурацкую песенку.
— Хрен тебе, — обронил он небрежно. — Террористов и то слушать интересней!
Гудящая тишина комнаты начала сводить его с ума уже спустя несколько минут. Никто не знал, просто не мог придумать, чем себя занять. Уже не в первый раз за последние месяцы его посещала идея устроить уборку: беспорядок в комнате давно захватил власть, только вот он не видел никакого повода, чтобы всё-таки сделать это. Он практически не бывал дома, либо бесцельно бродя по городу, либо отправляясь на Край и проводя там бессчётные дни.
Когда всё это закончится? — задавал он тот же вопрос, что терзал умы всего мира, только в отличие от них, Никто интересовал не итог конца света, а окончание его собственной никчёмной, как он давно смирился, жизни.
Однако определённая миссия у него всё же была.
Он пролежал в комнате около получаса с закрытыми глазами. Душный, спёртый воздух пропах похмельем по утрам, сквозь крошечную щёлку в задёрнутой занавеске проскальзывал нерешительный поток света от уличного фонаря, и на его блеклой полоске, пробравшейся в затемнённую комнату, плясали вальс крошечные снежинки пыли.
Никто пытался не думать ни о чём. Раньше он намного лучше умел владеть своими мыслями, раньше у него это очень хорошо получалось, а теперь он чувствовал, как дрейфует в океане пустоты. Всё яснее понимал, как тяжело ему стало сосредотачивать внимание на чём-то одном. В голову лезли странные запутанные мысли, в которых он не мог разобраться. Как будто ему нужно было подумать об очень многих вещах, но только он пытался начать, все темы вдруг сменялись на новые.
Ему снился сон? О чём он был?
Никто старался вспомнить, но уже не мог. Сон утонул, ушёл на самое дно, как только он оторвал голову от подушки.
Он влез рукой в карман потрёпанного грязного плаща, вынул узорный портсигар, закурил одну сигарету, не поднимаясь с кровати. С первой же затяжкой дым вытурил из головы все посторонние мысли. Никто почувствовал малую толику облегчения, как будто ему удалось уладить свои проблемы.
Только сейчас он понял, что уснул в той же одежде, в которой пришёл домой. Склонил голову на бок. На плече красовался кровавый бурый след. Его ли это кровь? Он помнил, что дрался с кем-то, кто оставил ему синяк на глазу и разбитую губу. Вспомнил про глаз, и тот незамедлительно откликнулся ленивой болью. Нога молчала с самого утра, хотя недавно ей изрядно досталось. Что было вчера? Или сегодня? Сколько он всё-таки успел проспать? Считать ли за «вчера» то, чем он занимался этим утром до того, как заснул?
Никто затянулся снова. Глубоко. Пепел выстроился высоким столбиком на кончике сигареты.
Наверное, нельзя курить в постели. Обычно не рекомендуют. Говорят, большинство бытовых пожаров происходят именно из-за этого. Что тогда напишут в ежедневном некрологе «Фантасмагории»? Уснул с сигаретой. Какая тупая нелепость.
«Не всё ли равно?» — подумал Никто и затянулся снова. Пепел от новой затяжки осыпался ему на грудь. Он неряшливо размазал его пальцем.
— Не всё ли равно? — повторил он вслух, словно соскучившись по звуку, даже по собственному голосу.
Пролежав ещё с мгновение, он понял, что больше не вынесет этого безумия. Резко поднялся с кровати и сел. Затянулся в последний раз. Затушил остаток «карелии» о голую стену, окрашенную когда-то, видимо, очень давно бежевой краской. Теперь цвет больше походил на грязь.
— Нужно пройтись. — решительно заявил он пустоте.
Глава III. Эльпиника
305 день после конца отсчёта
Жёлтые огни софитов плыли по залу, порой высвечивая лица людей, но их было столько, что они всё равно неизбежно терялись в этом живом море. Вторя барабанам, из каймы сцены в воздух поднимались огненные всполохи, заставляя зрителей визжать от восторга. Но так сильно их впечатляли даже не спецэффекты, зал каждый раз погружался в экзальтацию от одного её появления на подмостках, когда она спускалась к фанатам и позволяла им трогать себя. Они так страстно ловили её взгляд за толстым слоем грима, её руки, когда те выпускали флейту или переставали бродить по клавишам клавесина. Все эти тысячи тысяч, так страстно желавших хоть немного приблизиться к её гению, её идеалу, её красоте.
Нашей красоте…
Если бы Ника умела завидовать ей, то уже бы точно давно задохнулась от этого терпкого яда. В обратном, она, как никто другой, понимала этих людей в толпе. На Эльпис можно было любоваться часами, где бы та ни находилась, она притягивала к себе взгляды, и так было всегда. Ещё в юности, когда они только познакомились, Ника тоже могла позволить себе лишь любование ею издалека. Такие девушки обречены сверкать на подиуме и разбивать сердца мужчинам, готовым удавиться за шанс украсить её изящный палец бриллиантом. Она будет нравится всегда всем, но позволит себя любить лишь одному человеку.