— Да, а чтобы и не выпить с хорошим человеком? Пойдемте… э-э, да как же вас зовут всё-таки? Да ну и пойдёмте.
С этими словами он докурил сигарету, так что в пальцах остался жалкий огрызок не больше ногтя мизинца, бросил его в снег, и сам зашагал вперёд, явно направляясь в ближайшую отсюда пивнушку спиралью ниже, и раза в три дешевле, чем все круглосуточные питейные заведения вокзала. Никто двинулся следом за ним, идя также неторопливо, как и покачивающийся пьяница, но ровно, лишь припадая на правую ногу.
— А вы, кириос… мм как же вас зовут? Никто, говорит… ну да ладно, — подался в рассуждения бродяга, — вы вот не такой, как те, что на вокзале. Сразу видно, вот он — добрый-то человек! А вы знаете что? Я теперь всегда, когда буду пить, буду выпивать всегда за ваше здоровье.
— Счастлив слышать, — сказал Никто негромко. — Расскажите мне, чем вы занимались раньше?
— Да я-то? — переспросил бродяга. — На заводе работал. А потом, знать, сами слыхали, всех гнать оттуда стали, фабрики позакрывали, я вот как с полгода, наверное, не работаю.
— Дом у вас есть? — спросил кириос, заранее зная ответ.
— А-а-а, да что там, нет, конечно. Раньше был, мы с женой снимали квартиру на Краю, а потом померла она. Да давно уже, честно сказать, не помню, когда.
— С тех пор вы пьёте? — спросил Никто.
— Да, я и раньше, бывало, выпивал. Кто ж выпить не любит из нормальных мужиков? Вы-то пьёте?
— Да, — сухо и прямолинейно отозвался кириос.
— Ой! Ну вот и говорю же! — обрадовался пьяница, кажется, найдя себе собутыльника. — Вот и хорошо!
С этими словами он одобряюще постучал человека в чёрном по спине, от чего у него возникло чувство, что он поколотился в каменную дверь.
— А вы-то, добрый человек, кем работаете, это гдей-то столько денег можно получать, чтобы и сигареты, и вот так вот-то всё?
Тут бродяга успел заметить, что они завернули куда-то ни в ту сторону; вместо улицы, ведущей к пивнушке, они оказались в тёмном закоулке.
— Я раньше работал на одну фирму, — заговорил вдруг Никто куда громче, чем обычно, словно на сей раз прятаться уже было не от кого. — Но потом провалил очень важное задание. И теперь я оказался в ещё худшей западне, чем вы. — Говоря всё это время, лицо мужчины не менялось, он был спокоен и сдержан, его трость продолжала стучать по асфальту, оставляя следы на свежевыпавшем снеге. — По условиям договора, я не имею права тратить свои деньги на роскошь, не могу продать свою квартиру или купить ещё одну. Вот только за годы я скопил очень много денег, а деть их некуда. — Он стукнул тростью по своей правой ноге и слегка поморщился от этого жеста. — Понимаете, они списали меня со счетов из-за производственной травмы. Уволили, лишили меня работы. А уйти я не могу. Я всё равно принадлежу им, это тоже было в договоре. Я знал, когда подписывал. Я согласился стать ничем, стать тенью, но я тогда не знал, что доживу до своей пенсии. Что стану живым мертвецом, Никем. Не думал, что они посадят старого пса на короткую цепь. Иногда мне кажется, что я давно мёртв. Много лет назад, безнадёжно мёртв. — Никто так и не выдал ни единой эмоции, словно говорил о чём-то постороннем и далёком.
— Это же где вы работали-то? — удивился бродяга, лишь теперь, кажется, почуяв запах западни.
— В компании «Скиес», мой друг. — Ответил он всё также ровно. — Раньше они звали меня Цербером, а теперь просто Бешеным Псом. — Он вдруг остановился неподвижно, трость стукнула об асфальт заново и ледяным звоном разнеслась вдоль по безлюдному чёрному коридору сгустившихся сумерек. — Они правы, видимо. Потому что хромой пёс болен. Болен и зол. И он не может уснуть, у него постоянно чешутся клыки от того, что он слишком сильно привык к вкусу горячей крови.
— Эй, это о чём вы сейчас? — успел обронить бродяга, но в следующий же миг Никто резко и быстро повернул рукоятку своей трости против часовой стрелки. Тонкий длинный клинок с свистом рассёк воздух, оставив одну-единственную ровную черту на горле бродяги. Затем, вторым движением руки, мужчина обрушил рукоятку оружия на голову своей жертвы, и та безвольно рухнула на мягкую перину снега.
Выждав с несколько секунд, совершенно без чуждой ему гордости, но с чувством удовлетворения, Никто разглядывал результат своей работы. Алая кровь быстро пропитывала снег, расползаясь всё дальше и дальше. Новые снежинки сыпались на грешную землю Сциллы, заметая свежие следы двух пар сапог и одной трости. Единственными свидетелями этой сцены были тени, но они не проронили ни слова, и даже не удосужились наградить главного героя осуждающим взглядом.
Человек, который больше прославился под именем Цербера, чем под своим собственным, вздохнул тяжело, пальцы слегка подрагивали, где-то внутри него затрепетало удовлетворение, и он с удовольствием провёл языком по сухим губам, словно желая слизать с них кровь. Из правого больного глаза даже выскользнула маленькая слезинка, но куда скорее из-за ветра и холода, нежели от жалости. Лишь спустя минуту все эти чувства ослабли и рассеялись. Ему вновь показалось, что он не чувствует ничего, даже холода. Никто наклонился, осторожно погрузил лезвие клинка в чистый белый снег и стёр с него кровь, затем вернул оружие в ножны, так, что оно опять притворилось безобидной тростью простого калеки. Не одарив свою жертву больше ни единым взглядом, он уверенно зашагал прочь с мрачного переулка в рябящее марево снегопада.
Глава I. Сёстры
517 день после конца отсчёта
В ту страшную ночь Вестании не снилось снов, она вообще никогда их не видела или не запоминала, сама не знала почему. Настоящий кошмар начался, когда её разбудили. Она почувствовала, как руки затрясли её, пришлось открыть глаза. Свет в комнате ярко горел.
— Скорее, собирайтесь! — Мама никогда ещё не выглядела такой испуганной, как теперь. Но что происходит? С чего ей будить их прямо посреди ночи?
— Мам… — но Вестания осеклась, увидев её глаза. Красные от слёз, испуганные и очень серьёзные. — Что происходит?
В последнее время Алкиона была сама не своя. Задерживалась на работе в Шумах, приходила домой нервная и обеспокоенная, постоянно суетилась. Вот и сейчас, металась по их с Теренеей комнате, подскакивала то к одной, то к другой дочери, попутно хватала их вещи из шкафа и складывала в раскрытый на полу старый кожаный чемодан. Сегодня она тоже пришла очень поздно. Вестания уложила сестру, и сама легла спать часов в одиннадцать вечера. Сколько же времени сейчас?
— Мама! — с верхнего яруса кровати запищала, проснувшись, Теренея. Кажется, она тоже испугалась от непонимания того, что происходит.
— Собирайтесь, девочки, времени нет. — Ответила Алкиона как можно более ровно. — Они собираются закрыть выезд из города. Будут обыски и… возможно, это последний шанс уехать из Сциллы на ночном поезде. Я достала билеты, скорее!
— Обыски? Но мы же ничего не сделали… — воскликнула Вестания, но мать всё не переставала подгонять их, поэтому пришлось помочь ей в сборах.
— Торопитесь, одевайтесь, я сложу оставшиеся вещи, выходим через десять минут, бегом!
Они говорили и раньше о том, чтобы уехать из Сциллы, но Вестания не могла поверить, что они будут покидать дом в такой спешке. Словно они какие-то преступницы, но ведь это не так… Тут она зачем-то вспомнила о подругах, о том, что не попрощается с ними и никогда их больше не увидит. Это не было чем-то новым, многие покидали Сциллу. Её парень, Эллин, уехал вместе со своей семьёй в самые первые дни после конца отсчёта. Недавно родители Тефии увезли и её с братом, они тоже отправились куда-то на восток, в сторону Харибды. По примерным прогнозам, Сцилле давали от нескольких месяцев до двух лет. Местные затаили дыхание в ожидании второй смертельной волны. Первая уничтожила около десяти тысяч жителей западной столицы по мнению журналистов из газеты «Фантасмагория» и до миллиона — если верить слухам. Власти скрывали данные, как и не раскрывали причину катаклизма. Было лишь ясно, что какая-то неведанная сила разрушает их мир.