— Ну как мухи сонные! — Костя ударил по плечу тренера, но это звучало как плохо скрываемый комплимент. — Один гол забили!
— Подожди, еще отыграемся! — Влад смотрел на Макса, будто ожидая его реакции. Но брат молчал, опустив голову вниз. Я знала, он рад за него, и слова не нужны для этого. Я тоже старалась помалкивать, чтобы Влад во второй раз не решил, что я пришла его соблазнять.
— Я помню о нашем договоре! — Влад подмигнул мне. Он явно в прекрасном настроении. Я же вопросительно приподняла бровь в ответ. — Насчет кандидатов.
Мимо протащились мужчины, среди них тащился и Удальцов. Он остановился и протянул руку тренеру, поздравляя с победой.
— Можно тебя на минуту, — Удальцов уже обращался ко мне.
Мы отошли в сторонку. Что он хотел узнать?
— Это твой парень? — кивнул он на Макса. Стоя между начальником и ребятами, я мысленно провела параллель, как в игре найди отличия. — А второй кто?
Удальцов нервно пытался закурить: дергано звякал зажигалкой и жевал отвратительную сигарету. Глаза стали у него прозрачные и пустые, а в уголках рта пролегла, может, злость? Если у него не получится закурить, думала я, он кинет зажигалку мне в голову, плюнет изжеванной сигаретой на землю и затопчет ногами, приговаривая: «Сука!»
Костя и Максим мои братья. Или были ими до этого вопроса. Только сейчас я увидела в них больше не близких, а тех, в кого они превратились. Передо мной два взрослых мужчины. Костя высокий, широкоплечий, с узкими бедрами. Зимняя куртка не скрывает стальной мускулатуры под ней. Красивое мужественное лицо с чувственными губами и выраженными темно-зелеными глазами. Он очень красивый и опасно манящий, с гордо поднятой головой рассказывает какую-то историю остальным, широко и радушно улыбаясь. От него пахнет уверенностью, силой, дикой первобытностью. Теперь понятно, почему женщины не могут устоять перед ним. Костя одного роста с Максом, но Максим стройнее, у него чуть длиннее торс. Он изящен и грациозен во всех своих движениях: поправляет густые темные волосы, откидывая их назад, смотрит на часы, дотрагивается до лица. Морозный воздух разрумянил ему щеки, от чего он выглядит восхитительно. У Макса тоже зеленые глаза, но не Костины большие, а миндалевидные. Он как раз посмотрел на нас с Удальцовым, слегка прищурившись. Пронизывающий насквозь взгляд, таким он бывает во время выступления, завораживая публику. Макс улыбается своей по-мальчишески открытой улыбкой, покоряя присутствующих. И в завершение присутствие Влада делает троицу неотразимой. Я чувствовала, как во мне пробуждается великая и необъятная гордость, которая спокойно дремала до этой минуты.
— Нет. Это мои братья.
— Понятно. Вы похожи. — Вздох облегчения вырвался из груди Удальцова, обдавая меня табачным запахом.
Незамысловатое умозаключение начальника загнало меня в тупик. То ли я перевозбудилась, то ли воздух вокруг нас становится плотнее? Но нравившиеся раньше черты Удальцова стали размытыми и нечеткими. Нерушимый образ несгибаемого и жесткого руководителя дал трещину.
Часть 13. КСЕНИЯ
Вторая чашка черного растворимого кофе за обед. Не потому, что я ужасно люблю кофе, а просто потому, что это единственный способ задержаться, остановить себя и не поддаться внутреннему позыву. Несколько минут я мешала ложечкой напиток, уносясь мыслями далеко отсюда.
— Ксень, остыл кофе! — Володя, сосед Макса по гримерке, вернул меня на землю. Мы обедали втроем в их гримерке. Максим и Володя что-то обсуждали, я смотрела на мужчин, но видела лишь то, как беззвучно шевелятся их губы. Забившись в угол старенького диванчика, поджав ноги и потягивая надоевший кофе, я боролась сама с собой. Мой обед закончился двадцать минут назад. Идти до прокуратуры от театра минут десять, но меньше всего я хотела возвращаться. Память раз за разом напоминала мне о случившемся, когда я уже почти стерла недопустимое для меня воспоминание. Это произошло через полторы недели после матча.
***
— … Ваша честь! — Удальцов поднялся перед судом зачитать речь государственного обвинителя в судебных прениях. — Подсудимый Васильев Николай Валентинович обвиняется в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации…
Я сидела на скамье для свидетелей и вникала в судебный процесс. Такое бывало часто, что кто-то из помощников прокурора брал меня с собой в процессы как в уголовные, так и гражданские. Сегодня я поехала с Удальцовым. Процесс был назначен на два часа дня и затянулся на два с половиной часа. От душного воздуха и нескончаемого обсуждения того, как один приятель зарезал кухонным ножом приятеля-собутыльника, у меня разболелась голова.
Жулик сидел в «клетке», постоянно свысока ухмыляясь. По бокам «клетки» дежурил вооруженный конвой. Судья, мужчина лет сорока, разглядывал письменную ручку с острым любопытством, затем ее тупым концом почесал ухо и подавил зевок, даже не прикрыв рот рукой.
— … С учетом предоставленных суду доказательств и характеристики подсудимого прошу суд назначить наказание в виде лишения свободы сроком на семь лет и определить вид исправительного учреждения колонию общего режима.
После прений и последнего слова подсудимого судья удалился в совещательную комнату. Мы с Удальцовым вышли в коридор. Он был в прокурорской форме синего цвета.
Я облокотилась на прохладную стенку.
— Ты чего такая грустная? — Он растянулся в довольной улыбке.
— Семь лет, это как полжизни. Неужели такое возможно?
— Таков выбор этих людей, они сами решают. Не стоит жалеть, каждый получает то, что заслуживает.
— В голове не укладывается, что можно жить по-другому, не по-человечески, — с грустью ответила ему. Когда жулик выйдет на свободу, то мне будет тридцать. Кем я стану? Чем буду заниматься? Будет ли у меня собственная семья, муж и дети? Или я останусь одинокой, с кучей не разрешенных вопросов в голове. Мои родители станут старше. А вдруг меня уже не будет? Боль в голове усилилась, а желудок скрутило от приступа страха. Неужели я собираюсь связать свою жизнь с тем, чтобы собственноручно упекать людей за решетку? Я не настолько умна и прозорлива, чтобы отличить правду ото лжи незнакомого человека.
Здание суда было еще мрачнее здания прокуратуры, люди бродили, подобно призракам, гремевшим железными оковами на опутанных ногах. Бледно-лиловые стены, как высохшие внутренности животного, давили и сжимались; конвой шоркал тяжелыми грязными ботинками, а судьи, шнырявшие в мантиях, подметали подолами сероватый пол. На миг я ощутила себя мясником в колбасной лавке и меня затошнило.
— Эй, так не годится! Тебе нужно привыкать к работе, ты будущий помощник прокурора. Или собралась жалеть каждого подряд? — Удальцов непонимающе глядел на меня. — Только сейчас не отвечай глупостью, ладно?
Я не успела ответить, в зал судебного заседания вернулся судья. Он приговорил убийцу к семи годам лишения свободы. Вот так, одним поступком можно навсегда стереть чью-то жизнь и семь лет собственной.
Мы возвращались обратно в прокуратуру. Дороги по-прежнему засыпаны снегом вперемешку с грязевой кашей. Пробка становилась длиннее, вперед никто не продвигался. Я прислонилась к окну неутихающей головной болью, за окном совершенно темно, а в машине светилась панель приборов, чуть освещая салон. Удальцов постукивал пальцами о руль в такт играющей песни. И песня и его постукивания отдавались ударами огромного молота в висках.
— Скорее бы мы продвинулись! — Я расстегнула шубу и спустила шарф с шеи. — Очень душно.