Добравшись до прокуратуры, наконец, я поднялась на нужный этаж и скрылась за дверью кабинета. Мишин кабинет отличался творческим беспорядком, поэтому прежде чем приступить, пришлось разгрести бумажные завалы. Михаил лежал в больнице с пневмонией. Я искренне сочувствовала ему и помощь коллеге превратила в гражданский долг. Но оказалось, он попросту развелся с женой и на радостях ушел в загул, где подхватил пневмонию.
На экране компьютера замаячило название документа «Докладная записка». Километровый документ о статистической отчетности за год. Беда заключалась в том, что я не дружила с математикой, не могла даже складывать простые числа без помощи калькулятора, поэтому писать отчет с использованием трехзначных чисел стало настоящей экзекуцией. Я включила музыку, композиции Ричарда Клайдермана, это единственное, что меня сейчас успокаивало и не позволяло расхреначить калькулятор о монитор.
Под вечер, когда докладная была готова, я, собравшись с духом, понесла ее на подпись начальству. В ушах шумело, ноги ватные. Заглянула в кабинет к Удальцову, но он был занят: утверждал обвинительные заключения. Чтобы не мельтешить в коридоре у всех на глазах, завернула в канцелярию к Наде. Стены канцелярии окрашены в приятный голубоватый оттенок, наверное, для создания стрессоустойчивой атмосферы, в углу стояла небольшая украшенная елка. На столе горит настольная лампа, ее свет мягкий и тусклый, поэтому видно, как елка переливается разноцветными огоньками. Через две недели Новый год.
— Прокурор тебя очень хвалит, мне кажется, что он настроен устроить тебя гораздо раньше. Скажу по секрету, что твоей работой он доволен больше, чем работой Миши, — Надя радостно жестикулировала. Мы с ней сдружились за год, и она боялась меня потерять. Она всего лишь секретарь, яростно желающий видеть меня на должности помощника прокурора. Так приятно, что остались добрые и отзывчивые люди, как Надя. Без нее мое существование здесь превратилось бы в пожирающую рутину, и я не дожила бы до Нового года, повесившись на гирлянде.
— Надеюсь, что у него получится это сделать. — Угрюмо ответила я, но в душе вера теплилась маленьким угольком. Меньше всего мне хотелось бы кого-то подсидеть.
Удальцов заглянул в приемную и кивком головы позвал меня к себе.
Я протянула докладную. Для меня оставалось загадкой поведение начальника. Внешне он спокоен, как скала, выдерживает долгие взгляды, его ровный голос не выдает беспокойства. Я же тряслась, как продрогшая под дождем собачонка, ладони вспотели, а слова комом застряли в горле. Он целую вечность читал докладную, что мне показалось, как за окном проходят годы, пролетает жизнь, появляются новые цивилизации.
— На этот раз все верно, — он одобряюще кивнул головой. — Но вот только оформление.
Что не так с этим чертовым оформлением? Я переделывала докладную в четвертый раз. Сначала ему казалось неуместным использование слова «однако», которое необходимо заменить на «таким образом». После правки оказалось, что первый вариант выглядел лучше. Потом еще что-то, еще и до бесконечности.
— Поля документа не правильно настроены. — Удальцов взял линейку и вручную принялся измерять отступы и выступы документа. Над всем происходящим явно царил идиотизм. — Нет, все нормально.
Докладная была подписана с горем пополам. Удальцов подал документ медленно, пожирая глазами, его рот стянулся в одну тугую линию. Бумага между нами, как катализатор для передачи электричества, я чувствую его злость, ненависть. Это месть.
Закончив рабочий день, я вышла на улицу и вдохнула морозный воздух, я иду домой. «Я иду домой!» От произнесения этой фразы по телу разлилось тепло, а голова прояснилась. Если я смогла остаться и принять на себя обязанности, и тем более справиться с ними, то не все потеряно. Только в душу закрадывалось странное чувство безразличия и равнодушия к собственному результату. Тот кабинет исчезал за спиной с его бумажными руинами, пока я повторяла: «Я домой, я иду домой!»
Спустя некоторое время до ушей долетело знакомое, приятное звучание. С уличных колонок радио играла песня «El Beso» Пабло Альборана. Ранее я никогда не слышала, чтобы на волнах русского радио крутили репертуар моего любимого талантливого испанца. Наверняка Бог сжалился надо мной и сделал подарок в конце трудного дня.
Дорога к остановке пролегала через школу, и маленькие первоклашки со второй смены, по крайней мере, я подумала, что это первоклашки, носились по улице. В сторонке держалась троица красивеньких девчушек, замотанных в теплые шарфики, а их маленькие ладошечки согревали большущие мохнатые варежки. Они тоже слышали песню и скромненько пританцовывали под музыку. Мое сердце защемило от переполняемой нежности к ним, ведь в душе я точно такая же, все еще маленькая девочка. Подойдя к ним, я взяла за ручки девчушек и закружилась в танце, громко распевая песню.
Улицы украшены гирляндами, и из каждого окна выглядывали мигающие елки. Все ждут праздник, вокруг знакомый запах праздника, запах мандаринов и конфет. По улице раздавались хрустящие от мороза шаги прохожих, а на ресницах застывал белый иней, пока я танцевала с маленькими ангелами. Мой автобус ушел, но я была счастлива. Да, только сейчас за последний месяц чувствовала себя счастливой.
Часть 14. МАКСИМ
С появлением нового друга, моя жизнь раскололась на «до» и «после». Я называл его другом при упоминании в разговорах с коллегами, знакомыми, повторял самому себе. Друг это больше, чем любовник, с ним не нужно делить постель, изводить себя слепой ревностью и бояться разрыва. Дружба это дар, мастерство разделить минуты горя и радости, поддержка и незаменимый тыл. И я умел дружить, но сейчас мне необходимо было учиться делать это заново. Читать исключительно дружеские взгляды и жесты, не задыхаться от близости и не рвать истерзанное сердце. Я пытался сохранить тонкую дружбу. Хотел начать новую жизнь, в которой больше нет его, нет воспоминаний прошлого и видений из будущего. Есть только я и мое настоящее.
Я и Влад проводили много времени вместе, такие разные. Мы могли часами говорить об одних и тех же вещах совершенно на разных языках, не понимая друг друга. Но в одном наши натуры были удивительно схожи, мы оба страстно любили то, чем занимались, и посвящали любимому делу драгоценное время и последние силы.
Влад больше не жил у меня, он снимал квартиру, чему я был особенно рад. Так рад, что приходя домой, утыкался недвижимым взглядом в потолок и ждал, пока зияющая, черная дыра разъест меня изнутри. Я ходил к другу на матчи, мы по-дружески обедали и болтали.
— Ты планируешь с кем-нибудь начать встречаться? — боясь собственного голоса, я как-то спросил его.
— Встречаться? Нет, не думаю, что сейчас подходящее время.
— Из-за бывшей? Все так серьезно?
Влад нахмурился и подался чуть вперед, снизив голос, чтобы его никто не услышал:
— Я ни с кем не обсуждал наши с ней отношения, — он чуть улыбнулся, — ты первый кому я это говорю. Переезд в Питер для меня был отдушиной после той жизни, которой я жил здесь. Новый клуб, новые знакомые, все закрутилось, как я хотел. Большой футбол это моя мечта, понимаешь?
Я понимающе кивнул.
— Классные игры, от которых дух захватывало, ни разу на скамейке запасных не просидел. Я дышал полной грудью. — Он провел рукой по груди. — Одним утром я ехал в метро на тренировку, и впереди меня стояла девушка. Со спины я не мог ее разглядеть, но заметил, что из кармана у нее выпал кошелек. Я поднял его и вернул ей. А потом мы поженились и прожили вместе пять лет.
— Мне очень жаль. — Я правда испытывал сожаление, но к чему именно не знал.
Он засмеялся истерически:
— Представляешь, целый месяц я ездил с ней в одном вагоне метро и не замечал, если бы не чертов кошелек! А она заметила, причем сразу, и кошелек подбросила, чтобы познакомиться, сама же мне и призналась. А потом все… — он помолчал, но продолжил: — Домой перестало тянуть, я не ночевал часто, выводил ее своими психами, а отчего психовал, сам не понимал. На играх стал рассеянным, пропускал передачи мяча, не слышал тренера. — Влад махнул рукой. — Все к чертям полетело! Смешно говорить, но я даже рад, что она с другим мужиком сошлась.