Репетиция была назначена только на послеобеденное время, и пока у меня имелось время отдохнуть и решить еще одну проблему. Из родительского дома я стащил картину, подаренную Артемом. Поскольку она висела над кофейным столиком в гостиной, то не заметить пропажу мог только слепой. Но я уже выслушал за свою «пацанячью» выходку мамины упреки. Я пожелал повесить ее у себя перед глазами.
Артем, действуя в своем стиле, исчез. В другой раз я посчитал бы это коронным жестом, но не после проведенных совместно трех дней, а мы никогда как любовники не оставались вместе больше, чем на одну ночь. Неужели я ошибся в его симпатии ко мне, и это, правда, игра в погоне за единоразововым удовольствием? Позвонить ему я не отважился, не знал — что сказать и как вести себя с ним. Написать приличное поздравление удалось еще с меньшим успехом, поэтому ограничился обычным пожеланием счастливого года. Он ответил почти сразу, просто и лаконично «И тебя!», в конце красовался улыбающийся смайлик. Как ему удается сохранять невозмутимость, я понятия не имел. И чтобы больше не раздумывать, забил маленький гвоздик в стену, на котором будет висеть картина.
После того как театр покинул наш постоянный артист, дирекция занялась поиском нового артиста. Молодые ребята и мужчины среднего возраста заполнили коридоры. Сквозь пахнущую волнением толпу я протискивался к кабинету худрука, и сам, не зная почему, тоже начал волноваться. Я подошел к двери зала и дрожащей рукой потянул за ручку. Со всей этой историей я стал чересчур чувствительным. Либо я беру себя в руки, либо закончу дни в психбольнице.
Худрук театра Владимир Анатольевич, заслуженный работник культуры, человек преклонного возраста, но с необъятным опытом работы за плечами. Он золотой человек и мастер своего дела. Мы внимательно дослушали претендента, молодого парня. Он очень волновался, и дрожь от волнения передавалась в голос. Ему еще нужно многому обучиться — и как держаться на сцене и как побороть волнение — но главное, что он до сих пор не слышит самого себя, не нашел свой стиль исполнения. Его пение копировало оригинальное исполнение.
— Как поиск? Есть что подходящее? — спросил я, когда парень скрылся за дверью.
Владимир Анатольевич рисовал пометки в записной книжке напротив фамилий. Это он привел меня в свой театр, после того как услышал на одной из студенческих постановок.
— Есть парочка неплохих, — ответил он, снимая очки. — Но дело в другом. Я хочу, чтобы ты послушал одного удальца. Он сумасшедший тенор, зная, что нам требуется баритон, пришел на прослушивание. Я уже его послушал, но хочу знать твое мнение.
— Хорошо.
Мы прослушали еще человек пять, из которых не остановились ни на одном. После худрук сделал знак рукой, и вошел молодой парень.
— Это он.
Я кивнул. Для многих людей образ оперного певца сложился как образ тучного, низкого роста, с бородой мужчины в годах. Я сам личным примером разбивал этот стереотип. Молодой человек на сцене был полной противоположностью стереотипа. Но он носил не слишком густую бороду, недельная щетина, что мешало определить его истинный возраст. Я бы дал двадцать пять, двадцать шесть. Он твердой и уверенной походкой прошелся по сцене, как по гостиной собственного дома. Я отметил его красоту, которая была связана не со славянскими корнями. Присутствовала примесь, но какой национальности сложно понять, скорее, что-то южное.
— Приступайте! — скомандовал Владимир Анатольевич.
Молодой человек кивнул и поправил очки в черной оправе. Заиграла музыка арии Каварадосси из «Тоски» «E lucevan le stelle». «Ничего себе, хорошая заявка!» — подумал я. Эта ария по праву считается одной из самых сложных, и не все оперники могут похвастать ее исполнением. Я исполнял ее год, подходя с особой осторожностью, дабы не перегореть в эмоциях и в этой трагичности не забыть о нотах.
Его голос глубокий и сильный, но при этом и звонкий, как звучание ручейка в глухой пещере. Слышишь каждый перелив, каждую капельку, ударяющуюся о камни. На самых высоких нотах он, точно натянутая струна. Либо порвет душу, либо порвется сама.
— Спасибо. Подождите за дверью.
Уже вслед успел я крикнуть свой вопрос:
— Молодой человек, а сколько вам лет?
Он обернулся, демонстрируя тяжелый взгляд из-под очков:
— Двадцать три.
— Понятно.
Как только молодое дарование скрылось за дверью, худрук повернулся ко мне и внимательно поглядел:
— Ну что?
— Как сказать, я шокирован. Он очень молод, но уже так талантлив. Если честно? Меня поразила больше всего подача. Он сохранил неизбежность гибели, горечь несохраненной любви, желание жить, и я почувствовал еще нечто в конце, напоминающее угрозу. Угрозу Марио Скарпии, что он вернется с того света за ним.
— Да, ты правильно это выразил. Когда я первый раз его прослушал, не мог дать этому определение. — Мужчина закрыл книжку. — Думаешь, стоит?
— Определенно. А с баритоном что сделаем?
— В другой раз, двоих, к сожалению, бюджет не выдержит.
Я уже свернул с перекрестка в сторону своей улицы, когда в кармане зазвонил телефон.
— Привет. — В голосе Влада слышалась радость. — Ты не занят? Можешь говорить?
— Да, конечно. — Если бы я был занят спасением мира, то ради него бросил это занятие. — Какие-то хорошие новости? Я слышу по голосу, снова выиграли матч?
— Нет, прошлый раз была ничья. Но об этом потом. Слушай, ты можешь подъехать в одно место?
— Без проблем.
Он назвал адрес, это было недалеко от центра. За пару минут я добрался до места назначения, до дома из спального района. Решив перезвонить, чтобы Влад меня сориентировал дальше, чуть позже я заметил его фигуру, освещенную фарами. Он махал рукой, чтобы я остановился.
— Пойдем, кое-что покажу.
Мы прошли на задний двор, который укрыт от ветра плотным щитом огромных тополей.
— Куда мы идем? — интересовался я, оглядываясь по сторонам этого безлюдья.
— Это мой двор, я родился здесь. Вон в том доме. Сейчас там родители.
Мы остановились перед большой площадью наметенных сугробов.
— Раньше здесь была детская площадка с качелями, каруселями. Сейчас часть сгнила, часть растащили на металлолом. Двор пустой, ребятам негде играть. В общем, я бы хотел организовать фонд, который помог бы построить новую площадку. А там большое футбольное поле, а зимой его использовали бы под хоккей. Как думаешь?
— Идея интересная! Я лично вступлю в твой фонд. Можно переговорить с Костей насчет юридических нюансов, думаю, он поможет.
— Было бы здорово. Через неделю уезжаю в Питер, а потом займусь фондом.
Идея действительно была хорошей. Но на ее воплощение требовались силы, терпение, знание и главное — деньги. От двух людей толка маловато. Несколько лет назад я и еще пара артистов труппы выступили за открытие притеатрального кружка для поступающих ребят. Они могли бы перенимать наш опыт, были бы задействованы в спектаклях, могли бы ставить и играть самостоятельно. Проверить себя, является ли профессия артиста для них важнее любой другой, и готовы ли проживать на сцене больше, чем в настоящей жизни. Но бюджетных средств и спонсорской поддержки оказалось достаточной, чтобы только латать театральные дыры. Да и многие артисты отказались за бесценок делиться своими секретами с молодым, наступающим им на пятки, поколением.