— О, — я изумилась. — Да ладно? Ты правда вот так взял и сказал? — Моя челюсть отвисла, пальцы потянулись почесать место на затылке под волосами. Почему-то там чесалось всегда, когда я не знала, что делать, или волновалась. Пару часов назад чесалась перед тем, как вытянуть билет с вопросами.
Я слушала о том, что произошло в тот злополучный вечер, и сердце замирало в груди от любви к брату, от злости к Владу, чурбану бесчувственному. Но сильнее всего чувство вины, которое заливало меня ядовитой желчью. Ведь я сама своими руками толкнула Макса на растерзание, затеяла спор, вселяла в него надежду, возмутилась его новым возможным отношениям. Боже, какая же дура!
— Макс, прости меня! Я во всем виновата! Прицепилась к тебе с идиотским спором. Прости, прости, пожалуйста. Я так хотела, чтобы ты был счастлив, но все испортила, идиотка.
— Ты-то здесь причем? Не неси хоть ты чепухи!
Брат прижал к себе и погладил рукой по длинным волосам.
— Я не мог больше носить в себе. Все сложилось, как должно было быть. Я справлюсь.
Не знаю, кто кого утешал сейчас больше, я брата или он меня. Но нас прервал скрипящий звук открывающейся двери. Молодой человек мотнул головой, бормоча извинения, что зашел не вовремя. Макс окликнул его и жестом позвал обратно.
— Я ищу Володю, хотел переговорить с ним. — Парень держал в руках бумажный сверток из нескольких листов. — Надо разобраться с некоторыми моментами.
— Да, конечно, но он придет позже. У него семейные обстоятельства, дочка приболела. — Максим глянул на часы. — Обещался скоро быть. Хочешь, подожди здесь. Садись с нами, — и указал на стол.
Молодой человек улыбнулся одними уголками губ. Я никогда не видела его, но интуитивно, на уровне кожи, ощутила физическую неприязнь к нему. Он сковал меня, лишь один раз взглянув из-под тяжелых черных бровей. Без приветствия прошел вглубь комнаты царственной походкой. Хоть бы корона не свалилась!
— Ксень, поставь чайник, — скомандовал Макс.
Я потянулась за чайником, при этом стараясь не смотреть на незнакомца, но отчаянно приглаживая взлохмаченные рукой брата свои волосы. Непонятное чувство накрыло меня: то ли выглядеть хорошо, чтобы меня заметили, то ли остаться лохматой, чтобы незнакомец не думал, что я разволновалась из-за него. Мне казалось, что парень таращится на меня, как на диковинку, подозревает в чем-то, увидев наши с братом объятия. Коротко бросила на него быстрый, полный презрения взгляд — пусть прекратит меня разглядывать! Но незнакомец стоял неподвижно, крутя свой сверток в руках и не обращая ни малейшего внимания на меня.
Вода слишком быстро наполнила емкость, и мне надо было возвращаться в гримерку. Медленно, практически шаркая ногами, я добрела до двери и посчитала секунды, пока они не отбили минуту. Застряв в дверном проеме, мне стало жутко неловко под чужим надзором — темноволосая голова моментально обернулась на мое появление, глаза сощурились, губы криво утянулись — я чувствовала себя неуклюжей и нерасторопной. Меня поразило, что незнакомец полностью игнорировал мое присутствие в гримерке, словно я была вещь или сценический костюм, скромненько расстеленный на диване. Обо мне помнил только старый чайник, дико шумевший и напоминающий, что скоро закипит.
— Это наш новый артист. — Наконец-то, хоть Макс вспомнил о моем присутствии. Хотя я догадалась самостоятельно, что за царственная птица передо мной. Они обсуждали рабочие моменты, молодой человек без перебоя задавал вопросы, не унимаясь. Макс с удовольствием отвечал, ему нравилось все, что связано с работой, к тому же за разговором он отвлекся от грустных мыслей.
Шум чайника прекратился, и я встала налить воду в чашку, придвинуть ее поближе к гостю, в общем, ухаживала за ним как за самым дорогим гостем. Сев обратно на место, сообразила, в честь каких святых я так расхорохорилась перед неизвестным мужиком? Когда он успел подчинить меня себе? Сидит, напротив, весь такой из себя, молодая звезда, аристократически поправляя очки в черной оправе, хотя в этом не было нужды, они сидели идеально. В нем все было идеально: от шнурков белейших мягких кроссовок до уложенной волосинки к волосинке модной прически. Борода и та, казалась мне, подстрижена под линейку. Недельная или чуть больше щетина. Но меня поразили его глаза, огромные, шоколадные, беспросветные, как два темных колодца, в которых не видно дна. И такие же густые шоколадные волосы. Под шумок незнакомец уплел несколько пирожных с таким аппетитом, будто никогда не ел.
— Пьèро и еда — любовь навсегда! За недолгое твое пребывание здесь мы уже поняли твою любовь к еде! — Максим по-дружески заулыбался, этот парень ему нравился в хорошем смысле. Последний засмущался и отодвинул коробку, прихлебывая чай.
— Пьеро? — недоуменно спросила я у обоих.
— Да, меня так зовут.
Я так удивилась, что едва удержалась, чтобы не расхохотаться, не схватиться руками за живот и повалиться на бок. Я даже договорилась со слезами, которые бы брызнули из глаз, не делать этого. «Не ржи! Это неприлично!» — сказала я себе.
Последние современные тенденции называть детей экзотическими именами неожиданно предстали передо мной воочию. Вот сидит и смотрит на меня Пьеро! Он мой ровесник или чуть постарше, но много лет назад вся страна обезумела от наплыва бразильских страстей. Все бросали дела, не домывали посуду, не достирывали вещи, не доедали, а сломя голову неслись к черно-белому телевизору с одним каналом, у кого было каналов больше, тем повезло меньше. Теперь каждый мог почувствовать любовь заморского принца из Южной Америки. И если каждая женщина втайне от мужа мечтала назвать сына Хулио или еще каким-то подобным образом, чтобы подарить мальчику наисчастливейшее детство в русском дворе, то одна решилась и назвала его Пьеро. Видимо ей больше нравился французский или итальянский кинематограф. Я боялась представить его отчество, которое бы сочеталось со столь изысканным именем.
— Случается же такое! — брякнула я.
— Пьèро Брандоллини. Я наполовину итальянец.
Неожиданно, и у меня само как-то вырвалось:
— Тогда нужно было начать с правильного приветствия. Буонджорно! — я протянула ему руку. Он саркастически улыбнулся, обнажая белые ровные зубы, как из рекламы зубной пасты. Нехотя протянул руку и раздраженно, почти агрессивно произнес:
— Именно так я каждый день приветствую всех, живя в российском городе. Такое клише, честное слово! Стоит сказать, кто я, за этим следует одно и то же.
Я не могла найти слов, чтобы ответить ему одновременно едко и колко. Вместо этого замолчала и принялась выжидать момент для ответного броска. Значит, его взяли на место того зануды. Было хорошо, стало еще лучше. Самовлюбленный самец. И имя у него дурацкое, как марка плохой обуви.
— Так, значит, вы баритон. — Я начала заходить со стороны. Очкарик покосился на меня, между бровями образовались две складочки, поправил очки. — Предыдущему здесь было скучновато. У вас же есть дополнительное хобби, например резьба по дереву? — Он напрягся. — Я сейчас нормально спросила, такого вопроса вам еще не задавали?
Под столом Макс ударил меня ногой, намекая заткнуться.
— Пьеро тенор. А резьба по дереву очень увлекательное занятие. — Макс перевел тему.
Вот как выглядит предательство близкого человека! Только что на моих глазах брат принял сторону моего врага. Я осталась одна. Пьеро поглядывал на меня из-под очков, готовя очередную реплику. Наверняка он был прилежным хорошим мальчиком в детстве. Выглаженные брючки, белоснежная рубашка, приготовленные заботливой мамой. Такие всегда сидели за первыми партами поближе к учителю, на каждый вопрос изначально знали ответ. Я представляла его в смешном образе, как он отвечает у доски и поправляет свои омерзительные очки в толстенной оправе с невероятными линзами, через которые можно увидеть жизнь на Марсе. Зубрила! С такими в классе никто не общался, над ними зло шутили и смеялись. И их заумный вид родился раньше их самих. «Буду считать его некрасивым, и меня никто не переубедит», — заключила я.
Стиснув зубы, закипая и варясь под крышкой в собственном соку, я разглядывала его облик и с мастерством следопыта искала хоть одну, одну единственную, погрешность в идеале. Даже концы его темных брюк подвернуты с одинаковой длиной, что меня разозлило.