На лавках засмеялись, а Васька толкнул меня локтем.
— Руку — то, — шепнул он, кивая на председателя, — под Сталинградом похоронил.
Я вспомнил жёлтые, словно масленые, листочки с картинкой, где седая женщина показывала на слова "Родина — мать зовёт!". Эти листочки, исписанные химическим карандашом, присылал нам отец — сначала из — под Москвы, а потом, после госпиталя, из — под Сталинграда. "У этого председателя руку под Сталинградом оторвало, а под Москвой у Васьки отец погиб, — подумал я. — Мой же отец воевал и там, и там, а остался жив и невредим, только ранило его. А могло бы… могло…"
Я повернулся к Ваське, шепнул ему, что подумал.
— Счастливый ты! — ответил Васька и вздохнул.
— Видите, товарищи, — продолжал негромко Терентий Иванович, — война кончилась, а я вам пока ничего хорошего сказать не могу, кроме одного: опять на вас вся надежда. В будущем году или нынче осенью, — он обернулся на главбуха, — может, купим свой трактор, в эмтээс не передадим, спрячем от района — пусть штаны с меня снимают.
Дед за моей спиной крикнул с натугой: "Правильно!", и все засмеялись, потому что непонятно дед выразился, что правильно: или трактор прятать, или штаны с председателя снимать.
Терентий Иванович тряхнул головой, поднял руку.
— Но это ещё в будущем году, — сказал он. — До него дожить надо. Пока же вся сила в вас, в ваших руках и в ваших мозолях. Надеяться нам не на кого.
Терентий Иванович взял одной рукой графин, попил прямо из горлышка. В рядах вздохнули.
— Да, товарищи бабы, вернее — женщины! Война кончилась, но надеяться нам пока не на кого. И нельзя нам надеяться, поймите сами. Вот я в Сталинграде воевал, вы знаете. Что от города осталось? Одни развалины. Дай бог, один целый дом устоял, а так всё подчистую!.. Не знаю как, — нерешительно добавил председатель, — разгребать будут. Наверное, чтоб только землю выровнять для новых домов, ещё не год потребуется. Это один Сталинград, а ведь таких городов сколько порушено! Сколько деревень пожгли, гады, мостов, заводов! Так как же мы, товарищи бабы, можем с вами требовать помощи от государства? Наоборот, — он причесал пятернёй волосы, — наоборот, мы государству должны помочь!
Тишина стояла на улице, никто ни слова не сказал, не вздохнул. Даже деревья не шелестели, словно и они внимательно слушали речь председателя.
Председатель шагнул вперёд, подвинул стул. Графин, тихо звякнув, упал в траву, и стало слышно, как льётся из него вода. Но Терентий Иванович ничего не заметил. Он шагнул вперёд и сказал с таким жаром, что голос у него дрогнул:
— Поэтому я прошу, — он передохнул, — прошу вас, товарищи женщины, дорогие наши жёны, матери и сёстры, прошу вас, наши отцы и деды, завтра всех, кто только стоит на ногах, подсобить колхозу.
У меня по коже даже мурашки проползли, так он это сказал.
— Я не приказываю, — говорил председатель, — а прошу…
Он замолчал, а снова заговорил уже вполголоса. Но его слышали все:
— Опять звонили из района. Мы должны сдать хлеб не по плану, а вдвое больше, оставив только на семена и самую малость на трудодни. Трудодень, говорю заранее, будет бедный, и зимовать придётся тяжело. — Он умолк и вдруг проговорил со злобой: — Был бы последним подлецом, если бы сказал вам сейчас неправду. Если бы обнадёжил, а потом обманул. Обманывать мне некого.
Терентий Иванович повернулся, отошёл к брёвнам и закурил. Огонёк самокрутки дрожал в его руке.
— И ещё я хочу сказать, — произнёс председатель от брёвен, — чтобы вы, товарищи женщины, старики и ребята… — Он долго молчал, будто не знал, что сказать дальше. — Чтобы вы простили нас, мужиков. Простили нас за то, что мы обещали вам вернуться, а слова своего не сдержали или вернулись вот такие! — Он со злостью хлопнул себя по пустому рукаву. — Простите нас за это, — и вдруг низко, в пояс, поклонился собранию.
В горле у меня запершило.
— В каждую деревню, — сказал Терентий Иванович, — не вернулись солдаты, но у нашей Василь — евки особый счёт к фашистам. — Он сипло дышал, стараясь успокоиться. — Мы должны работать так, чтобы никто не почувствовал, что только шестеро мужчин вернулись в Васильевку с войны. Все должны знать: солдаты — и мёртвые и живые — вернулись! Вернулись с победой!