Мы сидели на завалинке. Васька, хмурясь, дымил цигаркой. Вдруг он напрягся, прислушался.
— Машина идёт, — объявил Васька и, помолчав, прибавил: — Не эмтээсовская.
— Как это ты узнал? — спросил я, прислушиваясь к далёкому тарахтению.
— По мотору, — ответил Васька. — К нам тут одна машина ходит, за молоком, а эта — другая.
Рокот мотора усилился, и через несколько минут, заслонив улицу пылью, прямо у конторы затормозила газогенераторка с фанерным фургоном вместо кузова.
Из кабинки выскочил щуплый старик шофёр, за ним степенно вышла большая, пухлая тётка.
— Принимай подмогу! — крикнул весело старик и распахнул у фургона заднюю дверцу.
— Подмога! — проворчал недовольно Васька. — Стрижём — бреем да гуталином торгуем.
Из чёрного нутра фургона, кряхтя, сползла короткая седая старуха, ростом меньше меня, затем втроём — старуха, старик шофёр и пухлая тётка — стали вытаскивать из фургона ещё что — то, тяжёлое и неудобное.
Когда они расступились, я опешил. На тележке с шарикоподшипниковыми колёсиками сидел безногий человек в офицерской фуражке. В одной руке он держал некрашеный фанерный чемоданчик.
Безногий оглядывался вокруг, говорил что — то старику шофёру, потом сильно оттолкнулся свободной рукой и поехал к нам.
— Здорово, хлопчики! — крикнул он издалека. — Не найдёте ли гвоздика подлиннее?
Человек, улыбаясь, подъехал к нам.
— Вот было две ноги, — сказал он, останавливаясь, — а стало четыре. Раньше двух было много, а теперь на трёх не уедешь. — Он пошатал одно колесо, норовившее отвалиться.
— Ага! — сказал Васька, поднимаясь и обходя инвалида. — Сейчас!
Мы быстро пошли к Васькиному дому, — почти побежали.
— Это он, — сказал Васька, — помнишь? Вместе с отцом воевал!
Я вспомнил, как дома, в городе, Васька рассказывал про отца и про инвалида, который один остался живой.
— Ты иди назад, — спохватился Васька, когда мы уже подошли к дому, — помоги ему устроиться, я сейчас…
Я вернулся к конторе.
Инвалид, отцепив коляску, уже сидел на лавочке у правления и разглядывал шарикоподшипник.
— Ну, где гвоздь? — спросил он, увидев меня.
— Сейчас, — ответил я. — Васька несёт.
— Ну, ну, — проговорил инвалид, откладывая коляску и открывая фанерный чемодан. Там лежал сапожницкий инструмент — молотки, мелкие гвоздики, дратва, железная лапа, на которой подбивают обувь. — А то, вишь, у меня мелочь. — Он ззял щепотку гвоздиков, высыпал их обратно, словно просеял.
Я внимательно разглядывал инвалида. У него было красивое, чуть скуластое лицо в редких крапинках веснушек, крепкие, мускулистые руки, покрытые густыми волосами, и вообще, если закрыть ноги, он ничем не походил на инвалида, на тяжелораненого.
И у мамы в госпитале, и в городе, на улицах, я видел других инвалидов. В госпитале, понятное дело, люди лежали после операций, и лица у них были больные, измождённые, усталые, и мне их было жалко. В городе мне часто попадались совсем другие инвалиды — пьяные. Они громко говорили между собой, пересыпая слова тяжёлой бранью, стучали костылями по земле, доказывая что — то друг другу. Этих инвалидов я боялся и обходил стороной, а моя бабушка говорила, что они нарочно куражатся, чтобы показать себя. Конечно, я встречал и других инвалидов — спокойных, стоящих в очередях, хотя инвалидам полагалось получать продукты без очереди. У меня щемило сердце, хотелось, чтобы люди, ни слова не говоря, расступились и пропустили инвалида к прилавку.
Этот же безногий не вызывал у меня даже жалости. Он вертел свою тачку на шарикоподшипниках, жмурился на солнышко, вытирал тыльной стороной ладони пот со лба и, казалось, совсем не чувствовал, что у него нет сразу обеих ног.
— А ты, видать, не здешний? — сказал он, приглядываясь ко мне и приветливо улыбаясь. — Поди — ка, из города?
Я кивнул.
— Это Васька — то нынче не у тебя зимовал?
Я кивнул снова, удивляясь, откуда он всё знает.
Инвалид пристально посмотрел на меня, перестал улыбаться и вдруг спросил:
— Хороший парень Васька?
Я хмыкнул: мол, само собой.
— Да, — вздохнул безногий и задумался. — Да, — повторил он после долгой паузы, — хороший он парень, Васька…
Я вдруг заметил, как инвалид покраснел и глаза его насторожились.
Я обернулся. За моей спиной стоял Васька и протягивал гвоздь. Рядом с ним была тётя Нюра.
— .Здравствуйте, Семён Андреевич, — сказала она, теребя кончик платка. — С приездом вас.
— Здравствуй, Нюра, — ответил инвалид, и щёки его опять порозовели.