— Никогда не угадаешь, что с тобой будет, — проговорил он устало. — Хотел тебе одно мероприятие показать, а тут фургон этот.
— Какое мероприятие? — спросил я.
— Да… — нехотя ответил Васька. — На вечорку хотел тебя сводить, да уж мало времени остаётся, самый конец захватим. — Он зевнул. — А завтра вставать рано.
Я всполошился:
— Ва — ась! Давай сходим! Выспимся ещё, поспеем.
Васька усмехнулся, затоптал окурок.
— Смотри, — сказал он, — два километра по лесу.
Он поднялся с лавочки, крикнул в ограду:
— Мам, мы спать ушли! — и на цыпочках вернулся ко мне. — Айда! — велел шёпотом.
То быстрым шагом, то мелкой рысью мы двигались по лесной дороге. Ели обступали нас со всех сторон, воздух словно остекленел, и каждый вздох повисал в тишине. Мои ноги то проваливались в колдобину, то спотыкались о бугорки, и тогда я хватался за Ваську — за его рукав или плечо. Васька шагал уверенно и не оступался, словно только тем и занимался, что ходил по ночным дорогам.
В глухой тишине я неожиданно различил какое — то тоненькое треньканье и голоса.
Васька прибавил шагу.
Сквозь деревья виднелся трепещущий огонёк. Голоса и музыка стали внятнее: кто — то пел частушки, играла гармонь.
Лес наконец кончился, тишина и страхи оста лись за спиной. Из мрака выступили избы, а перед ними, под берёзкой, застлавшей чёрной шапкой полнеба, полыхал костёр и плясали пары.
Гармонист играл заунывно, повторяя одну и ту же короткую мелодию, ни шума, ни смеха не было у костра, только раздавался глухой, мерный топот пляшущих.
Когда мы подошли ближе, озорной голос парня, нарочно надрываясь, разухабисто выкрикнул:
Снова стало тихо, слышался только топот. Через полминуты, не раньше, словно крепко подумав прежде, девчачий голос, такой же надрывный, пропел:
Мы остановились под берёзой, недалеко от баяниста. Это был совсем пацан. Пожалуй, вроде меня. Он играл, уставившись в землю, ни на кого не глядя, словно выполнял работу, тяжёлую и неинтересную.
Нас заметили.
Тот же парнячий голос, что пел частушку, выкрикнул откуда — то из темноты:
— A-а, Васильевские ребята пришли! — И добавил обидно: — Два сапога пара, два пацанёнка — мужик!
Пляшущие недружно засмеялись, и я почувствовал локтем, как подобрался, напрягся Васька.
— Опять, гады! — прошептал он, а громко, набрав басу, чтоб перекричать гармошку, крикнул: — А што энто за мужики, каких из сапог не видно!
На этот раз засмеялись громче, — видно, Васька попал в точку.
Перед нами возник низкорослый парень в лихо заломленной фуражке. Я, не удержавшись, хихикнул. Парень был намного старше Васьки, а ростом с меня.
— Н-ну зар — раза! — прошипел он.
А в Ваську будто бес вселился.
Он неожиданно подпрыгнул и, отбивая сапогами чечётку, пропел парню прямо в лицо, издевательски улыбаясь:
Словно пень или колдобину, Васька обошёл низкорослого парня, вошёл в круг, хлопнул, глядя куда — то в сторону, по плечу девчонку с косой, уложенной вокруг головы, замолотил сапогами пыль и запел точно так же, как тот парень, — с надрывом и с натужным весельем:
Ошеломлённый парень — недомерок опомнился, исчез в темноте, но скоро снова появился у костра, выжидая чего — то.
Васька, подмигивая мне, задиристо топал сапогами, но у девчонки, с которой он плясал, лицо было испуганное, вытянутое. Она переступала ногами, озираясь по сторонам, и вдруг — я даже заметить не успел, как это произошло, — исчезла.
Возле Васьки, всё ещё топочущего и улыбающегося, стоял низкорослый парень, а рядом с ним человек пять здоровенных парней.
— Уступи девку! — велел маленький парень.
— Не-е! — весело откликнулся Васька, хотя никакой девки уже не было.
— Да ну? — удивился низкорослый и махнул кулаком.
Васька увернулся и шарахнул парня прямо в нос. Тот пошатнулся, фуражка, которая была, наверное, ему велика, покатилась в пыль, а Васька, согнувшись, как когда — то учил меня, молниеносно ударил нападавшего сперва по одному уху, потом по другому. Парень зашатался, и тут Васька врезал ему в живот.