Всё было по Васькиным правилам — он и мне когда — то говорил, что так надо драться, но размышлять было некогда.
Низкорослый парень лежал в пыли, а Ваську тузили со всех сторон здоровенные парни.
Мгновение я стоял оцепенелый. Потом подхватил из — под ног какой — то дрын и молча, как зверь, кинулся, зажав его над головой, в толпу, избивавшую Ваську.
Помню, что первый удар был удачным. Палка, ударившись о чью — то спину, сломалась. Что — то ^яркое мелькнуло в глазах, мои кулаки сталкивались с чем — то твёрдым. Наконец всё стихло. Парни расступились, а мы с Васькой стояли посреди круга, молчаливого и хмурого.
Не говоря ни слова, Васька схватил меня за рукав, и мы побежали.
— Ходи, милый, ходи мой, ходи летом и зимой! — крикнул вслед побитый парень.
Кто — то по — разбойничьи свистнул, послышался девчачий смех. Гармошка, смолкнув ненадолго, запиликала вновь.
Мы бежали домой, тяжело, с присвистом дыша, не говоря ни слова. Васька свернул с дороги, и мы оказались у ручья. Он лёг на землю и окунул голову в воду. Я сделал так же. Лицо онемело от прохлады.
— Два зуба шатаются, — сказал Васька с тоской. — Губу разбили… А шишек не сосчитать… А ты как?
У меня саднила скула, болел подбородок, из носа текла, всё не останавливаясь жидкая и тёплая кровь.
— Ох, гады! — сказал Васька. — Ох, гады!..
Он помолчал минуту, решительно вскочил.
— Ну, я им сейчас!
Мы побежали снова, напрямик, продираясь сквозь кусты.
— Пошли тише! — сказал я Ваське, падая от усталости.
Но он не остановился.
— Не! — крикнул он. — Надо успеть!
Я не понимал, куда надо успеть.
Но Васька бежал, хрипя и отплёвываясь, увлекая за собой меня.
Серыми, тяжело дышащими тенями пробежали мы по деревне. Мало что соображая от побоев и долгого бега, я нёсся вслед за Васькой и не очень удивился, когда мы оказались не у дома, а возле конюшни.
Васька растворился в темноте. Громко звякнул засов, и тут же зачмокали копыта.
— Иди на сеновал! — крикнул Васька, придержав возле меня лошадь. — Я скоро!
Конь всхрапнул и метнулся вперёд.
— Васька! — крикнул я отчаянно. — Васька! Я с тобой!
Залилась, зашлась в хриплом лае собака за забором.
Васька остановился. В три прыжка я догнал его.
— Чо орёшь? — прохрипел он, но протянул руку.
Я вскарабкался на лошадиный круп.
— Держись крепче! — велел Васька, и мы помчались.
Казалось, будто мы летим по воздуху: земля, деревья вокруг — только угадывались; одно небо, ставшее зеленоватым от приближающегося рассвета, плыло где — то над головой.
То ли отдохнув после дневной работы, то ли с перепугу, лошадь шла ходкой рысцой, и Васька повторял мне:
— Нагни голову!
Я притаился за его спиной, чувствуя, как над нами проносятся ветви деревьев.
Обратная дорога оказалась странно короткой. За кустами замельтешил огонёк, и Васька пробормотал злорадно:
— Поспели.
На опушке, за деревьями, он остановился и велел мне слезть. Разминая затёкшие от неловкой езды ноги, я переступал перед конём и слушал Васькины наставления:
— Иди вон в тот куст! — приказывал он командирским голосом. — Как я поскачу обратно, не мешкай, выбегай сразу…
Я кивал, не понимая ничего толком, костёр и гармошка пугали меня. Ясно было, что Васька затеял что — то отчаянное.
Предстояли новые испытания, может, ещё одна драка, и я опять подобрал с земли дрын, на этот раз покрепче.
Васька подвёл коня к кусту, дал ему передохнуть, потом воскликнул глухо: "Ну!" — и ударил пятками в лошадиное брюхо.
Конь рванул с места крупным галопом, а я раздвинул куст, чтобы лучше видеть, что случится дальше.
Васька мчался к костру молча, прижавшись к лошадиной шее, и там не сразу заметили стремительно скакавшую чёрную лошадь. Её увидели слишком поздно. Гармошка умолкла, плясуны кинулись врассыпную, а Васька промчался прямо через костёр, разметав пылающие поленья.
Всё, что произошло дальше, походило на битву под Бородином. Смешались в кучу кони, люди… Конь был, правда, один, но он стремительно носился, громко ржал, становился на дыбы и снова скакал. Казалось, что коней много.
Под берёзкой в свете угасающего, размётанного костра глельтешили тени парней, девчата визжали, словно их режут, и над всем этим, над разбегающейся толпой, возвышалась мрачная Васькина фигура.