Дороги войны
Война ворвалась в нашу жизнь внезапно. Перед нами, артистами Большого театра, встал главный вопрос: как помочь фронту? Многие считали, что для музыки сейчас не время. Но жизнь рассудила по-своему. Уже первые месяцы войны показали, как важно и нужно для фронта наше искусство, как бойцы ждут концертные бригады в короткие часы затишья.
В середине октября основная труппа ГАБТА эвакуировалась в Куйбышев. Добирались кто как мог. Сесть в поезд было практически невозможно. Мы 14 суток ехали на машинах. В Куйбышеве долгое время жили в железнодорожном вагоне. Концерты наши в Куйбышеве начались практически сразу, а вот наладить работу театра оказалось нелегко. Во время эвакуации фашисты разбомбили эшелон с декорациями и костюмами. Погибли сопровождающие его рабочие сцены и заведующий постановочной частью театра Л. Исаев. Декорации писались заново, но возобновить костюмы в условиях военного времени и в очень короткие сроки было невозможно. Тогда дирижер театра С. Самосуд предложил единственно реальный выход из создавшегося положения: нужно ставить спектакли, в которых артисты смогут выступать в своих обычных концертных костюмах. Таким образом первыми спектаклями театра в Куйбышеве стали “Евгений Онегин” и “Травиата”. Премьеры прошли с блеском, и я уверен, что зрителям даже не приходило в голову, что герои на сцене одеты “не по форме”.
Жизнь постепенно налаживалась, но мысли каждого были обращены к Москве. Я часто бывал в Москве. Пел в госпиталях и на заводах, в Краснознаменном зале ЦДКА и на киностудиях, которые снимали фильмы “Концерт — фронту”. Но самым памятным выступлением навсегда остался концерт 6 ноября 1941 года, когда на станции метро “Маяковская” фронтовики и рабочие столицы собрались на праздничное заседание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции. Осаждаемая врагами Москва не нарушила своей традиции. В ночь перед концертом готовилась импровизированная сцена, на платформе устанавливали стулья, привезенные из разных залов и театров. Артистическими и гримерными стали вагоны метро по одной стороне платформы. Военная летопись рассказывает, что за два часа до начала праздничного концерта множество вражеских самолетов двинулось к Москве для нанесения массированного удара. Но зенитные батареи не пустили врага.
Главной нашей работой военных лет были концерты в воинских частях на передовой и в прифронтовой полосе. В 1941 году на фронтах выступало более 4 тысяч концертных бригад. Мы готовились к выступлениям серьезно и тщательно, прекрасно понимая, что война не дает права ни на какие скидки. Выступали в концертных костюмах. “Главным” музыкальным инструментом, как правило, был баян. Землянки, уцелевшие хаты, а иногда просто лесные поляны становились сценой. Вспоминаю наши поездки с Максимом Дормидонтовичем Михайловым. Невысокий, плотный, иногда с седой бородой, Михайлов (Сусанин) так просто и светло пел о родной земле, что замирали люди, и я видел на глазах слезы. На фронтовых концертах мы спели с Максимом Дормидонтовичем много дуэтов. Особенно полюбился солдатам “Яр хмель”, часто нас засыпали заказами.
Длинны дороги войны. Повидали мы и страшное, и смешное. Однажды в январе 1942 года долго искали воинскую часть, в которой предстояло выступать. Замерзли страшно. Когда наконец добрались до места, то с удовольствием обогрелись у раскаленной добела печки. И кто бы знал, каких хлопот она нам наделает. Вышел на сцену, вдруг чувствую: откуда-то сверху брызги. Уж не дождь ли среди зимы? Рядом М. Рейзен с удивлением разглядывает залитые водой ноты. Оказалось, что от печной трубы загорелся чердак, потом занялась и крыша. А вода — это растопленный огнем снег. Заметили пожар далеко не сразу, так что к концу концерта и артистам и слушателям пришлось срочно расходиться.
Жизнь концертных бригад на фронте была нелегка. Но прошло вот уже 40 лет, а я никак не могу забыть то чувство смущения, даже вины, которое мучило меня на фронтовых концертах... Ведь бойцы, сидящие перед нами, часто мои ровесники, шли в бой, умирали, а мы все-таки оставались в тылу. Не корил ли нас солдат в свой последний миг?
Недавно я получил письмо от бойцов 165-й стрелковой дивизии: “Дорогой Иван Семенович! Из газеты “Правда” от 15 января 1985 года мы узнали, что Вы уже давно шефствуете над детским хором в селе Марьяновка. В июле 1941 года наша дивизия в этом селе отбивала яростные атаки 6-й немецкой армии и 1-й танковой армии Клейста, которые рвались в Киев. В течение двух недель немцы топтались на месте, теряя живую силу и танки, но очень много наших товарищей полегло в тех боях. Вот почему нам так дорого село Марьяновка...”.
9 Мая мы обязательно встретимся с ними в Марьяновке, и я с детьми спою на братской могиле. Нашим детям и внукам предстоит беречь мир, и пусть святой традицией станет для них светлая минута памяти в день Великой Победы!
1985
Марьяновка — мой отчий дом. Там я родился, впервые услышал удивительные народные мелодии. Счастлив, что мои юные земляки любят песни не меньше, чем я. Хочу подготовить вместе с ними большую концертную программу ко Дню Победы. Непременно включим в нее поэтичные украинские колядки. Ведь все лучшее в человеке начинается с Родины, с ее напевов. Еще хотелось бы исполнить “Реквием” Берлиоза, посвященный парижским коммунарам, кантату Шапорина, где есть призыв старого воина “В этот час, когда трубы победно звучат, вспомним братьев ушедших...”
1985
...Да, я собираюсь сейчас в Марьяновку. Приедут и немногие, оставшиеся в живых ветераны 165-й дивизии, они отстаивали в жестоких боях Марьяновку, они и освобождали ее. Там почти у каждого дома могилы погибших. Цветущее это село было почти изничтожено войной...
* * *
...Дорогие земляки, дорогие друзья-ветераны! Что в человеке главное? Память. Чтобы она жила в сердце каждого, чтобы не терялась связь поколений, мы должны неустанно рассказывать молодежи о героической военной поре, о том, что пережила страна. Вместе с детским хором мы даем концерт Памяти, посвященный павшим на полях сражений и нашей Великой Победе.
1985
25 лет тому назад, в 1943 году мы стояли на улице перед памятником Шевченко в Харькове, когда на Холодной горе находились еще остатки фашистских войск. Город был в дыму, кругом руины. Нас окружили люди. Сколько было вопросов! Очень искренних, подчас совершенно неожиданных.
Вспоминается и другое. Летели мы над харьковской землей. Летели высоко, города не видно. Вдруг командир просит меня подойти и взять наушники. Я услышал украинскую песню “Солнце низенько” в моем исполнении. “На Ваш голос летим, — сказал пилот, — это радиомаяк, наш ориентир”. Очень странное чувство — самого себя слышать в облаках.
В первые дни освобождения Харькова мы с А. Довженко на “пикапе” ездили по городу, там, где можно было, между руин. Знаменитый довженковский текст кинохроники “Украина в огне” писался им у разрытых массовых могил в Харькове. “Смотрите! Не отворачивайтесь! Наша смерть — это Ваша жизнь, это Ваше духовное воскресенье”. Вспоминается встреча, тоже в те дни, с А. Толстым, председателем комиссии по расследованию злодеяний фашистов, с Павлом Тычиной. Незабываема беседа с командованием наших войск в полуподвальном помещении, которое освещалось керосиновыми лампами и свечами. Помню, как на окраине Харькова я видел падающий в огне наш разбитый самолет. А село Нижние Проходы, где мы базировались, хата, где я жил! Все это я хочу увидеть еще раз. Местам героических сражений хочу благодарно поклониться.
И вот сегодня мы доброй и благодарной памятью вспоминаем отдавших жизнь за нас, за нашу Родину, за наш сегодняшний мирный день.
Низко склоняем голову!
1968
Почему мы, я и моя семья, здесь, в этом номере 315 гостиницы “Националь”? Здесь я жил во время войны. Если бы стены могли рассказать все, что они видели и слышали. Многое… Москва темная, ночной пропуск... Сейчас солнце осветило Красную площадь. В то время она была почти безлюдна.
С этого балкона мы видели громадную яму, и в той яме находилась смертельная игрушка, которая, к счастью, не взорвалась. Это была бомба больших размеров. Мастера-солдаты выкопали ее, увезли, а мы все это видели...