Мои ожидания поначалу показались мне смешными. Приветливые, чистые леса, хотя и несколько хмурые из-за обилия хвойных деревьев, солнечные долины, покрытые пестрым ковром цветов, множество светлых смеющихся ручьев, речушек, живописных озер. Мирные картины никак не соответствовали образу, который я нарисовал себе. Но вот мы стали обходить округу, я увидел каменные замки на вершинах холмов, исполненные грозного величия и былой славы, — и мои представления возродились. Многие из этих рыцарских твердынь сохранили лишь свой остов, но в других продолжалась жизнь и все реликвии прошлых веков, все предания, традиции новые владельцы бережно хранили. В праздничные или памятные дни жители замков и окрестных деревень переодевались в наряды своих предков, звучали охотничьи рога, кавалькады всадников проносились по дорогам, своры охотничьих собак нарушали лаем тишину леса, егеря состязались в стрельбе из луков, и казалось, прошлое возвращает свою власть над временем.
Мои друзья, видя мою увлеченность романтической атрибутикой, старались подарить мне побольше таких впечатлений. Однажды они осторожно спросили, не боюсь ли я привидений. С пылом я убеждал их в своей храбрости и желании с ними познакомиться.
— Хватит, достаточно уверений, — рассмеялся мой друг, — это маленькая авантюра. Мы сами не знаем, куда вас зовем и что нас ждет. Возможно, это мистификация.
— Да, но это бывает настолько натурально, что зрители могут получить душевное расстройство от своих впечатлений, — добавила его жена.
— Опасность — лишь дополнительный повод, чтобы участвовать в приключении, — заявил я без колебаний.
И вот в назначенный день мы направились к замку Лоррак. Все казалось настолько обычным, что пред-, ставлялось фарсом и вызывало желание шутить. Среди немногочисленной толпы собравшихся в руинах некогда величественного замка наше настроение подталкивало нас самих выступить в роли привидений. Однако при входе с нас взяли слово сохранять полное молчание, ибо от этого зависит, состоится ли концерт.
— Концерт? — удивился я, но не стал задавать лишних вопросов. Играющие привидения — это что-то новое…
На расчищенной террасе, служившей когда-то внутренним садиком, стояло около двух десятков старых дубовых кресел. Перед ними — громадный концертный рояль с парой регулируемых сидений. Три свечи одиноко озаряли эту картину, никак не рассеивая вечерний мрак. Стены Лоррака были густо увиты дикими розами, и воздух был напоен тонким ароматом… Мы не могли обмениваться впечатлениями, так как были связаны словом; темнота и некоторое пространство между креслами лишили нас возможности переглядываться. Время тянулось томительно долго.
Нашему ожиданию не гарантировался успех… «Если все обстоятельства совпадут благоприятно, то, может, концерт состоится», — таково было предупреждение, и никто не мог возражать. Если это была реальная встреча с потусторонним миром, то мы имели и так слишком скромные условия. Постепенно задумчивость овладевала собравшимися, вытесняя любопытство. Каждый был предоставлен самому себе и незримому влиянию древних стен. Мое воображение дорисовало утраченные детали замка и вскоре окружило меня картиной, какую замок являл в пору своего расцвета. Мне казалось, что вместе с трелями сверчков я слышу шаги железных воинов по каменным плитам, шелест и хлопанье флагов на шпилях высоких башен.
Внезапно я вернулся к реальности. Я не заметил, как у рояля появились две фигуры и замерли перед публикой. Забывшись, я хотел приветствовать их вежливыми хлопками, но, хотя ладони мои коснулись друг друга, звука не последовало… Музыканты продолжали молча стоять, не делая никаких попыток начать концерт. Это были старик с решительным, волевым лицом, живущим единой страстью к искусству, и девушка с длинными волнистыми волосами. Легкость и воздушность пронизывали всю ее фигуру. Лицо ее казалось плывущим отображением какого-то иного лика: такое впечатление бывает, когда пытаешься уловить свое отражение в ручье. Гамма всевозможных чувств полнила ее, и лишь глаза сохраняли какое-то подобие постоянства. Щемящая грусть— вот первое сравнение, которое приходило в голову при взгляде на них.
Да, это впечатление создавал особый блеск глаз девушки, словно отуманенных слезами. Но это не было мгновенным настроением — она жила этой болью. Не зря говорят о гримасе боли, маске страдания. Воистину, горе обычно искажает черты, но девушка была прекрасна, и это не могла скрыть никакая тоска.