— Нет, если вспомнить, как нам не хватало клерков летом два года назад. Подготовка кораблей, набор команд для транспортных судов, отплывавших в Нидерланды. Нам настоятельно требовались умелые клерки, а Карлайн показал себя очень способным. И умным. Я поручал ему выписывать квитанции за доставленную провизию, проверять выполнение поставщиками их контрактов и так далее и ни разу не замечал и намека на нечестность. — Он повернулся лицом к Джонатану. — Карлайн всегда твердил, что из флота его уволили без всякой его вины, говорил, что документы фальсифицировали его начальники и свалили все на него. В конце-то концов, он был просто уволен по подозрению, а не осужден. Мне он казался полезным и надежным. Вот почему я удивился, узнав, что он столь глупо воровал медь. Я упомянул, что тогда отсутствовал несколько недель — именно тогда, когда это с ним произошло. Узнал только по возвращении. А тогда все уже было позади — и приговор, и порка. Он покинул Портсмут почти немедленно.
— После порки он тяжело заболел, — сказал Джонатан. — Потерял дар речи.
Дэвис с сожалением покачал головой.
— А! Значит, конец философствованию.
— Философствованию?
— Да, он это любил. Ему нравилось подробно цитировать некоторых авторов, особенно одного, очень странного, по фамилии Сведенборг. Кроме философии, Карлайн много знал о звездах. Впрочем, неудивительно: он ведь служил во флоте. — Дэвис вернул регистрационную книгу на полку почти с сожалением. — Так это все, мистер Эбси? Разумеется, мы незамедлительно известим вас, если обнаружим такие листки или тех, кто к этому причастен. Но я искренне убежден, что это крайне маловероятно. Мелкие кражи — разумеется, это беда всех верфей. Но измена? Надеюсь, от души надеюсь, что подобное тут невозможно.
Он еще раз посмотрел на листок, который вручил ему Джонатан, и улыбнулся.
— «Немецкий Джордж». Помню, как рабочие их находили, но мы только смеялись. Смутьяны выбрали неподходящую мишень: ведь наши рабочие почти поголовно не умеют читать.
Джонатан поблагодарил контролера и, выйдя наружу, медленно направился к воротам, чтобы вернуться в город.
Итак, Карлайн: грязная и жалкая история интенданта, уволенного с корабля по подозрению в фальсификации два года назад, а не год, как верил Александр и, предположительно, Монпелье: а затем, год спустя, вновь обвиненного в воровстве и на этот раз осужденного, выпоротого и изгнанного с верфи в прошлом июле. Он видел доказательство собственными глазами в регистрационной книге верфи. Элли была убита в июне, когда Карлайн все еще был в Портсмуте. И узнал он только, что Карлайн — начитанный вор, потерявший дар речи. Необычный, бесчестный человек, но его поискам ничего тут не способствовало.
Почему это дело было тщательно скрыто? Возможно, подобная секретность распространена куда больше, чем полагают. До Джонатана доходили слухи, что многие старшие офицеры на верфях сами подозревались в систематических кражах со складов, и он прикинул, не подобная ли причина скрывалась за случившимся с Карлайном, хотя сам Дэвис казался честным.
Он остановился, когда огромные ворота с лязгом закрылись за ним, и поглядел на море, где одинокое судно входило в гавань, возможно, с донесениями от эскадры, оборонявшей Пролив. Несколько минут он стоял так, глядя вдаль на серый всеобъемлющий океан, на туманный горизонт, и думал о британских кораблях и о солдатах, которых они везли к далеким берегам Бретани.
Затем он вернулся в город. В гостинице его ждало письмо. От Александра. Хозяин вручил ему письмо в коридоре, и Джонатан немедленно его вскрыл.
«Дорогой брат, — писал Александр, — я получил твое письмо. Заверяю тебя, я не забыл о твоей просьбе; но я не могу посетить Монпелье, пока не исполню их просьбу и не завершу расчеты для пропавшей звезды. Уповаю, твои дела в Портсмуте идут удачно».
Джонатан сжал письмо в кулаке.
— Эта звезда, эта звезда! Он помешался на ней. Они все помешались…
Хозяин посматривал на него с интересом. Джонатан сунул письмо в карман и сказал:
— А еще писем для меня не было?
— Нет, сэр. Только это.
Джонатан ждал известий от Стимпсона. Его жгло разочарование.
Он снова вышел и направился к почтовой конторе, чтобы заказать себе место в карете на следующий день, — только чтобы услышать в ответ, что мест в субботней карете уже нет, а в воскресенье кареты не будет. Джонатан вернулся к себе в номер составить отчет для Поллока. И писал, пока все его свечи почти догорели. А потом долго сидел, глядя в ночь, и думал о Монпелье, которые дали приют убийце его дочери.