Наконец он отыскал грузного священника. Норленд сидел в одиночестве на одной из террас, потягивал вино и лениво переставлял фигуры на лакированной шахматной доске, раскрытой на столе перед ним. Рядом с доской стояла почти пустая бутылка. Подойдя к нему, Александр смахнул бутылку. Она разлетелась вдребезги, ударившись о плитки пола, и наступила бездна тишины.
— Когда? — сказал Александр. — Когда это началось?
Норленд пожал плечами, и Александр увидел, что он мертвецки пьян. Он не понимал, каким образом эта порочная физиономия могла внушать ему доверие.
— Отвечай, — сказал Александр, — черт бы тебя побрал!
И, вцепившись в плечи сидящего священника, он тряс его, и тряс, и тряс, как те люди трясли Дэниэля перед горящим домом.
Норленд сказал угрюмо:
— Перестаньте! — Дернув плечами, он сбросил руки Александра и поправил сюртук. — Все это начал не я. И винить вы должны только себя. Зачем вы привезли его сюда?
Александр отупело уставился на него, а пчелы деловито жужжали над клумбами лаванды. Запах цветов бил ему в ноздри, как вонь навоза.
Норленд с пьяной злостью продолжал:
— Ну, увидели вы меня с ним. Или вы вправду думаете, будто я первый им насладился? Бедняжка Дэниэль. — Он усмехнулся. — Думается, он предположил, что вы привезли его сюда в своего рода уплату за ваше гощение у Монпелье.
Александр помотал головой.
— Нет! Нет!
— Или вы не видели, как смотрела на него Августа в тот первый вечер? Она сразу подметила приятную новинку, лакомый кусочек. Если помните, это она обмыла его и смазала его ожоги. Это было началом. Назавтра же, в тот жаркий день, когда вы трудились над своими расчетами, она и Карлайн напоили его крепким вином, накормили виноградом в меду, и Августа нашептывала ему свои сладкие порочные слова. И он понял, чего от него ждут. Он верил, что это было вашим желанием.
— Не-е-т!
— Где были вы, мэтр Мышонок, мэтр Астроном? — Норленд грузно поднялся на ноги. — О, вы, как и все они, были слишком увлечены вашими поисками Селены, вашей славой, обретением знаменитости. Они мучили его, знаете ли. Августа и ее безмолвный сатир Карлайн. Августа способна на такое, от чего содрогнется самый сильный мужчина, и она подстрекала своего любовника обучать вашего мальчика наслаждению, которое можно обрести в боли, хотя, думается, он, пожалуй, это уже знал… Бог мой, Уилмот, и вы врываетесь сюда, чтобы обвинить во всем этом МЕНЯ? Пока вы занимались вашим глазением на звезды, они позвали меня и настояли, что теперь мой черед, а мальчик знал, что ему делать, о, еще как знал, что он должен делать с каждым из нас по очереди.
Александр утратил дар речи, почти утратил рассудок, а Норленд продолжал презрительно:
— Господи, если бы вы хоть чуточку думали о нем, вы никогда не привезли бы его в это место. Никогда.
Александр слепо отвернулся от него и проковылял назад в прохладу дома, потому что яркость солнца грозила его уничтожить.
— Дэниэль! Дэниэль! — кричал он.
Но Дэниэль исчез. Его каморка была пуста. Он захватил с собой одежду и немногие принадлежавшие ему вещи.
Тут Александр осознал, что Норленд последовал за ним. Он обернулся, полный ненависти к нему.
— Гай знал про это?
— Нет. Как и Ротье. — Норленд сухо усмехнулся. — Гай ни о чем думать не в состоянии, кроме своей рыжей блудни, которую когда-то любил. Он верит, будто, отыскав эту звезду, эту планету или что вы там выискиваете, он сможет избавиться от нее, успокоить ее дух. А Ротье, как вам известно, гибнет от своей безнадежной любви к Августе, он ведь ради нее даже продал душу дьяволу. Я же сказал вам, я же предостерег вас в самом начале, что это место — обитель проклятых.
Александр оттолкнул его и укрылся в своей комнате, но, конечно, не мог обрести в ней никакого утешения. Ему необходимо покинуть этот дом, он не может задержаться здесь на день, на час. На минуту. Скоро ему придется встретить Августу и ее прислужника Карлайна. Как он сможет теперь находиться вблизи от них? В одном Норленд был все-таки прав: Августа была алчной, и ее похоть оскверняла весь дом. Он помнил, чему стал свидетелем в той озаренной свечами комнате — так давно, казалось теперь! — когда Августа привлекла брата к себе в объятия, а он тогда счел ее поведение искренним самоотверженным порывом утешить больного, помешанного Гая.
Едва он начал собирать свои вещи, скудностью такие же жалкие, как скарб Дэниэля, в дверь постучали, и вошел Гай, Гай с глазами, блестящими от опия, с лицом изнеможенным болью и надеждой. Он даже не заметил, что Александр собирает вещи, чтобы уйти, а подошел к нему и жаждуще спросил: