Звезды были страстью Александра Уилмота. Он не знал счастья превыше, чем в подобную ясную ночь, не без труда, неуклюже выбравшись на окруженную парапетом крышу своего маленького жилища, тесно примыкающего к таким же домикам слева и справа сразу за Сент-Джонс-сквер, свободно повернуться спиной к дыму и саже города к югу, как и к темным полям, уходившим к Ислингтону на севере; свободно поднять свой взгляд и вместо них созерцать блистающий балдахин полуночного неба. Он проводил тут много часов с телескопом под рукой, опустившись в удобное деревянное кресло, покоящее его пухлое, довольно-таки короткое туловище, и с теплым пледом, оберегающим его колени от ночного холода. Когда-то Александр плавал штурманом на судах, бороздивших южные океаны. Много ночей проводил он в дреме на открытой палубе, а над мачтами свершали круг великие звездные скопления Магеллановых Облаков, будто серебряные покрывала на глубокой бархатной синеве неба. Хотя он бережно лелеял воспоминания об их красоте, ему осталось и другое, менее нежащее напоминание о времени, проведенном в морях, ибо свирепые зимние ветры Атлантики оставили ему на память ноющее окостенение суставов, и облегчение ему приносили только ласковые руки Дэниэля, юного слуги и милого товарища, бережно и умело его растиравшие. И еще он совсем ослеп на правый глаз — судьба многих штурманов, которые слишком долго определяли положение солнца в разгар дня.
Однако, если погода была слишком скверной для наблюдения за звездами или небо закрывали облака, Александр продолжал свои астрономические занятия внутри дома. Ведь он был незаурядным математиком, и этот дар в совокупности с его осведомленностью в звездах принес ему некоторую приятную известность среди тех, кто разделял его интересы. Поселившись в Кларкенуэлле восемь лет назад, Александр занялся изучением теорий эльзасского ученого Иоганна Генриха Ламберта, которому удалось незадолго до смерти математически описать движение Юпитера и Сатурна. Александр сам тоже по-новому взглянул на орбиты планет-гигантов и возмущений, на них воздействующих. Эти труды мало-помалу привлекли к его имени внимание других более прославленных астрономов.
Самым же прославленным астрономом из них и в Англии, и во всем мире был Вильям Гершель, великий ганноверский наблюдатель небес и изготовитель телескопов, который вместе со своей сестрой и помощницей Каролиной поселился в Англии навсегда. Четырнадцать лет назад Гершель открыл небесное тело, которое наименовал Георгианской планетой в честь своего короля. С тех пор астрономы по всей Европе пытались определить ее необычный небесный путь. Александр изложил собственные теории о ее орбите в научных журналах, и, к великому своему удивлению и тихому восторгу, вступил в переписку с самим великим Гершелем. Гершель в опубликованной статье признал полезность предположений Александра. А это, в свою очередь, привело к обмену идей со знаменитым французским ученым Лапласом. Для скромного бывшего штурмана корреспонденты поистине великие.
И все же, несмотря на такие математические достижения, прямое наблюдение за звездами оставалось главной любовью Александра. Всякий раз, когда он собирал телескоп и ласковыми пальцами нацеливал его в небо, им овладевала тайная мечта, в которой он едва осмеливался признаться самому себе, не говоря уж о ком-либо другом: что, быть может, и он, подобно Гершелю, когда-нибудь станет известен как открыватель новой планеты.
Он был отнюдь не единственным с такой мечтой. По всей Европе астрономы после открытия Гершеля искали в небе еще одну планету, объединенные убеждением, что неоткрытое небесное тело, если оно существует, должно находиться в непропорционально большом промежутке между Марсом и Юпитером. В начале семнадцатого века Кеплер указал на огромное расстояние между этими планетами; а менее тридцати лет назад профессор математики Виттенбергского университета Иоганн Тициус подтвердил эту гипотезу, представив график, демонстрирующий, что средние расстояния планет от Солнца являют поразительную числовую последовательность, причем между Марсом и Юпитером один член этой последовательности явно отсутствовал.
«Если взять расстояние Земли от Солнца за 10, то расстояния других планет — от самой ближней, Меркурия, до самой дальней, Сатурна, — будут примерно соответствовать следующим числам:
Если вычесть число четыре из каждого, то результатом явится последовательность: 0, 3, 6, 12, 48 и 96 — поразительный, хотя и очень простой ряд (кроме начальной цифры) удвоений, тем более примечательный из-за нежданного пробела, где следовало бы стоять числу 24; оно, несомненно, должно знаменовать позицию планеты, исчезнувшей между Марсом и Юпитером».