Джонатан обошел Пьяццу от Рассел-стрит до Кинг-стрит. Он выглядывал Розу. В тени собора, укрываясь от дождя, собралась компания потаскух. Они пересмеивались, но ни на миг не переставали высматривать клиентов среди прохожих. Ему показалось, что между ними мелькнула совсем юная с рыжими волосами, но когда он подошел ближе, она исчезла.
А за ним следили. Из толпы шлюх одна, с ярко накрашенным лицом, оглядела его оценивающим взглядом.
— Кого-то ищете, мистер?
— Да, — сказал он смущенно. — Кое-кого.
— Так не стесняйтесь!
Они все разразились смехом.
Тыльной стороной ладони он стер с лица дождевые капли.
— Вы не поняли. Я ищу девушку с рыжими волосами. И видел ее тут минуту назад…
— Рыжую? Тут рыжих нет, мистер. Но Молль наденет парик, ежели пожелаете, а то кто-нибудь из девочек уведет вас за кладбище, где такая темь, что можете вообразить, будто волосы у нее рыжие, черные или другого цвета, какой пожелаете. Это вас ублаготворит?
Они засмеялись. Как они смеялись!
— Нет, — сказал Джонатан. — Я ищу одну девушку. Ее зовут… — Он умолк, и ладони у него вспотели, потому что он поймал себя на том, что чуть было не произнес имя своей дочери. — Ее зовут Роза, — еле выговорил он наконец.
Женщина постарше в залатанном шелковом платье, с гнилыми зубами и кислым дыханием наклонилась совсем близко и сказала:
— Шли бы вы, мистер. Если вы тут не дела ради, так освободите место другим.
Джонатан, растерявшись, отступил во мрак. Мимо, чуть было не сбив его с ног, прошла ватага пьяных подмастерьев. Он попятился к стене собора, чтобы устоять.
Хотя близилась заря, для тех, кто зарабатывал тут на жизнь, ночного покоя не существовало: кабатчики, торговцы съестным, лоточник, сбывавший свои непристойные гравюры скалящимся пьяницам, задерживавшимся у его лотка; ни передышки для бедных потаскух, которые в промокшей насквозь легкой одежде с волосами, слипшимися в крысиные хвосты, в возрастающем отчаянии прохаживались вдоль лачуг Пьяццы ради шиллинга, лишь бы не остаться голодными на следующий день. Не смыкая глаз до зари, когда явятся рыночные торговцы и начнут устанавливать свои прилавки. Только тогда ночные обитатели Ковент-Гардена исчезнут, будто призраки в брезжащем свете, чтобы урвать столько сна, сколько удастся, прежде чем приготовиться на следующую ночь предлагать по требованию удовольствие или же забвение.
Джонатан зашел выпить кофе «У Тома Кинга», закусывая вчерашним хлебом. Сидевшие там были притихшими, потерявшимися между ночью и днем. Кофе показалось ему омерзительным, но оно было крепким, и он почувствовал, что немного оживает.
Он заплатил по счету, покинул Ковент-Гарден и направился по Генриетта-стрит к Стрэнду. С рассветом на город снизошел покой. Река курилась холодным туманом, и рановстающие уже занимались своим делом — водоносы, угольщики, рыночные торговцы овощами. И еще люди вроде него: небритые, в мятой одежде, которые так и не ложились спать, а теперь торопливой украдкой спешили по улицам, подняв воротники, будто стыдясь быть застигнутыми дневным светом.
Уайтхолл выглядел безжизненным, если не считать воробьев во дворе и дежурного привратника, который не без любопытства пожелал Джонатану доброго утра, перестав подметать крыльцо Монтегю-Хауса, чтобы открыть ему дверь.
— Вы нынче первый, мистер Эбси, сэр, — бодро заметил он. — Даже мистера Кинга еще нет, а он ранняя пташка, каких поискать.
— Да, — сказал Джонатан и поспешил вверх по лестнице, вытащив ключи из кармана еще в коридоре. Неуклюже от усталости он отпер дверь и вошел, а потом начал искать ключ от ящика, в котором запер письмо Тициусу вчера вечером перед тем, как уйти.
Ему понадобилось время понять, что ящик, в котором он его запер, был тем не менее не заперт. И еще больше времени, чтобы поверить, что письмо исчезло.
Джонатан обыскал все уголки комнаты, ища письмо, и не нашел его. Ничего больше не пропало. Он спустился вниз в поисках привратника, чтобы выяснить, у кого есть ключи от его кабинета и у кого могут быть ключи к его письменному столу. С привратником был дневной дежурный, пришедший его сменить. Они вместе поднялись в кабинет Джонатана и чуть ли не с жалостью слушали его объяснения, что он нашел ящик отпертым. Ему померещилось, что их взгляды задержались на кушетке у стены, с которой Роза сбросила бумаги на пол, и раскрыла ему объятия.
Он подумал, не сохраняется ли резкий запах его похоти здесь даже четыре дня спустя. Ему почудилось, будто привратники хитро переглядываются, пока он в мокрой одежде и с мокрыми волосами задает им свои вопросы.