Терзаемый угрызениями совести, Данте не обратил внимания на маленькую девочку, которая проскользнула в зал и вскоре вышла оттуда в компании Венацца и Бергасси.
Ему пришлось признать свое поражение.
– Вы закончили?
Карабинер поклонился.
– В этих условиях, принимая во внимание, что поступок был совершен большей частью по глупости, а не из намерения повредить режиму, суд выносит суровое осуждение Марио Веничьо, Витторио Бергасси, Бенито Венацца и Сандри-но Виргилию за то, что они не сумели защитить свои посты, и приговаривает Аттилио Капелляро к штрафу в 10000 лир.
Лаури закричала:
– Иисус всемилостивый! Где нам взять 10000 лир? У нас сроду не было таких денег!
– Тихо! Этторе де Беллис и Анжело Бонакки заплатят по 5000 лир. Да здравствуйет фашистская Италия! За здравствует Дуче!
Как эхо прозвучало в зале:
– Долой Муссолини! Да здравствует Гарибальди!
Это была провокация. Вне себя Данте прорычал:
– Кто это крикнул?
Поднялся старик в красной рубашке.
– Это я, а если вам не нравится, то мне на это наплевать.
Довольный собой, он улыбался окружающей публике. Но Пицци схватил его и потащил к трибуналу. Старик возмутился:
– Что за дикарские манеры!
Комиссар приказал ему замолчать.
– Как вас зовут?
– Пепе.
– Не изображайте идиота! Я спрашиваю ваше настоящее имя!
Тот опустил голову с виноватым видом:
– Меня давно называют Пепе…
Вмешалась бабушка Белла, стоящая в первом ряду:
– Этого болтуна зовут Арнальдо Тоньяти.
– Сколько вам лет, Тоньяти?
Старик обернулся к Изабелле:
– Ты знаешь, сколько мне лет, Белла?
– Тебе 91 год.
Пепе призвал трибунал в свидетели:
– Ну и память у молодых!
Данте хотел исправить ущерб, нанесенный чести Дуче.
– Почему вы крикнули?
– Потому что мне так хотелось!
– Значит вы антифашист?
– Я не знаю, кто я, но ваш Дуче, который завлек нас в эту бойню, – отъявленный негодяй. Очень жаль, что его упустили.
Старик не успел договорить, как Пицци отвесил ему тяжелую оплеуху. Чуть не убитый, Пепе свалился на пол. Бабушка Белла вскочила с места!
– Убийца! Ты его прикончил!
Толпа зашевелилась, грозно ворча. Пицци отступил и потянулся за пистолетом. Барбьери тоже выхватил оружие. Бутафочи не знал, как действовать.
– Это и есть хваленое фашистское воспитание? – подал голос Аттилио. – Бить почти столетнего старца!
Бабушка Изабелла стояла на коленях около Пепе и плакала, гладя его по щекам:
– Очнись, Арнальдо, очнись. Ты не можешь покинуть меня.
Она приложила губы к его желтому пергаментному лбу. Пепе открыл глаза:
– Эй, Белла, нехорошо пользоваться тем, что я без сознания, чтобы утолить свои низменные животные инстинкты, развратница!
– Ах, вот твоя благодарность, бессердечный! Я жалею, что тебя и вправду не убили.
Они стали ругаться, чтобы скрыть охватившее их волнение, но никого нельзя было обмануть этим. Все смеялись со слезами на глазах. Пепе помогли подняться на ноги. Обретя равновесие, он направился прямо к Пицци:
– Ты меня ударил?
– Да, и могу добавить, если не перестанешь паясничать.
– Хорошо! Тогда слушай, что я тебе скажу, – я тебя убью!
– Ой как ты меня напугал!
– Смейся, смейся. Я тебя предупредил. Тебя похоронят в Страмолетто, мой мальчик.
Эти угрозы напомнили комиссару, для чего он сюда приехал. Эти крестьяне хотят посмеяться над ним и над самим режимом!
– Сядьте на места! Заседание продолжается.
Из любопытства они послушались.
– Жители Страмолетто! Мы приехали к вам по вызову одного из вас. Этот человек – истинный фашист, обладающий чувством ответственности. Я говорю о Лючано Криппа!
Жена булочника де Беллиса Августина вскочила, как ужаленная:
– Сразу видно, что вы с ним не знакомы, синьор! Этот Криппа – ядовитая змея. Он нам всем кровь портил!
– Почему вы сказали «портил» вместо «портит»?
Августа растерялась:
– Не поняла?
– Очень просто. Вы больше не боитесь Криппа?
– Нет.
– А почему?
– Почему?
Жена булочника почувствовала, что ее завлекают в западню, но не знала, как ее избежать.
– Просто так… потому что война почти у наших дверей и дон Лючано… он больше не имеет значения…