– Наверное, он уснул вечным сном в каком-нибудь укромном уголке, как побитая собака.
И она зарыдала пуще прежнего, на этот раз оплакивая несомненную смерть своего деда. Но Джанни заметил, что бабушка Белла тоже отсутствует. Это всех успокоило. Старики, по всей видимости, находились где-то вместе. Чтобы убедиться в этом, крестьяне побежали к дому Веничьо. И действительно – на веранде Пепе и Изабелла потихоньку потягивали вино, чтобы забыть о безумии мира, которого они больше не узнавали.
Аврора отказалась следовать за родителями, чтобы остаться с Джанни. Когда они вновь оказались одни, девушка робко спросила:
– Ты правда так думаешь?
– Что?
– Что я не буду твоей женой?
Тот смущенно проворчал:
– Это невозможно…
– Ты меня больше не любишь!
Джанни было стыдно, но он не мог дать волю чувствам.
– Перестань, это уже начинает надоедать!
Аврора обалдела от такой вопиющей несправедливости. Глотая слезы, она закричала:
– Я была дурой, когда верила твоим словам. Ты бессердечный обманщик, как и все Капелляро!
– Я запрещаю тебе так говорить о моей семье!
– Почему же мне нельзя говорить о ней? Это что – Святое Семейство?
– Во всяком случае, моя семья получше твоей!
– А что плохого в моей семье?
– Все знают, что Веничьо – худшие люди Страмолетто. Мужчины – отъявленные негодяи, а женщины спят со всей деревней!
– Ох! Как ты смеешь! Какой ужас! Это ты про мою мать так говоришь?
Теперь, когда слова коснулись конкретного человека, Джанни устыдился своих грубых слов, но из упрямства не хотел признаваться.
– Нет, конечно, твою мать я очень уважаю.
– Значит, ты говорил о прабабушке? О бабушке Белле, бывшей невесте твоего деда Пепе?
– Что ты городишь? Твоя прабабка – самый лучший человек в твоей семье!
Побледнев, девушка подошла к нему вплотную:
– Значит, ты имеешь в виду меня?
Эти вопросы приводили Джанни в отчаяние, вынуждая признать несправедливость своих обвинений. Ни с того ни с чего он разозлился:
– Я предпочитаю не отвечать на твой вопрос!
Аврора издала хриплый стон, в котором смешались горе и изумление. Джанни чуть не схватил ее в объятия, но проклятая фамильная гордость помешала ему. Аврора встала на дыбы:
– Джанни, ты пожалеешь об этом… Кроме тебя есть и другие мужчины!
Это задело его самолюбие. Уязвленный, он усмехнулся:
– Может быть, Сандрино Виргилий! Говорят, горбуны приносят удачу в хозяйстве!
– Плевать мне на Сандрино! Я не останусь жить в деревне, где всегда буду тебя видеть! Я уеду в Фоджу!
– Одна?
– Не одна! Один полицейский предложил мне уехать вместе с ним!
Джанни побагровел:
– Какой полицейский?
– Тебя это не касается! У тебя больше нет прав на меня. Прощай!
Он с трудом поборол желание броситься за ней вдогонку. Хотя он и не поверил ей, но в глубине души его начало терзать легкое беспокойство.
Карабинер достал бутылку белого вина и два стакана. Необходимо было выпить, чтобы поднять дух и себе и Капелляро.
– Джузеппе… ты знаешь, я не убивал Криппа.
– Не расстраивайся, Аттилио.
– Кто меня защитит, когда я приеду в Фоджу?
– Ты пока еще здесь…
Слегка успокоившись, Капелляро осушил стакан и добавил:
– До чего упрямый этот толстяк. Но у меня нет ни малейшего желания умирать во цвете лет!
– Ты так дорожишь жизнью?
Пленник поднял глаза, чтобы убедиться, не смеется ли над ним карабинер.
– Конечно, дорожу! А ты нет?
– О, я…
В голосе Джузеппе слышалась такая отрешенность, что Аттилио растрогался. Он тихо сказал:
– Это правда… твое «несчастье»… Прости меня.
Доверительная беседа была прервана приходом комиссара и его подручных. Данте был зол. Несмотря на свой опыт, хитрость и нюх охотника, Виргилий оказался неспособен отыскать следы похитителей трупа. Он вспылил, застав карабинера распивающим вино с пленником.
– Вы пьете с человеком, обвиненном в убийстве?
– Я не могу пить один, синьор комиссаар.
– На службе не пьют!
– Но так как я нахожусь на службе 24 часа в сутки…
– Замолчите! Я направлю рапорт о вашем поведении куда следует. Вы потеряете эту должность!
– Невозможно.
– Невозможно?
– Я служу в Страмолетто, потому что никто никогда не хотел сюда ехать.
– Меня не интересует ваше мнение. Впрочем, вы больше всех замешаны в этом деле. Если бы вы добросовестно выполняли ваши обязанности, то не допустили бы появления антифашистских настроений. И потом ваше место не здесь, а в армии. Вам должно быть стыдно отсиживаться в тылу, когда ваши товарищи погибают на фронте.